Амалия и Белое видение

— Калькуттский университет, — сказал он, в очередной раз становясь очень скромным. — Я не только закончил его — я преподаю там… преподавал. И когда это делал, то видел каждую неделю Рабиндраната Тагора. Кто-то говорит, что величайший из индийцев — это Ганди, но мне кажется, что все же Тагор. Не говоря о том, что не так плохо работать рядом с нобелевским лауреатом.

— Стоп, не уводите разговор в сторону, — не ослабляла напора я, потому что в голову мне закралась ужасная мысль. — Элистер, скажите мне, а сколько раз вы вообще были в Англии?

— Четыре раза, — меланхолично отозвался он, потом вскинул голову и устремил на меня взгляд смеющихся глаз. И я поняла, что стесняться меня — или кого-то еще — он не будет никогда.

— Из них, видимо, три раза с родителями в детстве… То есть я провела в вашей стране больше времени, чем вы… Ой-ой, что мне делать — я, оказывается, слишком образованная девушка для того, чтобы вы пригласили меня вечером хотя бы на один танец. Или для того, чтобы я могла принять сейчас ваше приглашение на тиффин, он же ланч.

— Только не о еде, дорогая Амалия! — вскинул он руку. — Вы о ней говорите так, что две фразы — и я чувствую, что сейчас кого-то загрызу. Неужели нельзя молча принять это самое мое приглашение, которое я еще не делал, и молча показать мне, куда именно я вас приглашаю? Пусть это будут ваши несравненные китайцы, я согласен, только не надо этих разговоров — давайте просто выйдем на улицу, и…

— Да я и не планировала никакого обжорства, мы ведь с вами сидим в моем кабаре, и когда я здесь, то мне иногда приносят скромную, но очень неплохую еду из одного ресторанчика напротив. И поскольку вы хотя и неправильный англичанин, но все же англичанин, мы можем съесть что-то английское или в этом роде. Например, оу шьен.

— Подождите, Амалия, мне кажется, что это какое-то животное, причем я не уверен, что его вообще едят. Это… коза? Или как там она называется по-французски?

— Элистер, — в ужасе приложила я пальцы к вискам, — вы совсем неправильный англичанин. Правильный немедленно сделал бы презрительное выражение лица и сказал бы что-то вроде «ком си ком са», «эт ву сюр» или «ком ву вуле», с непередаваемым акцентом. Только так можно показать, что вы одновременно и знаете низкое лягушачье наречие, и не испытываете к нему никакого почтения. А вы считаете, что с вашими индийскими языками вы можете ничего подобного из себя не строить!

— Только не говорите, что ваш французский акцент — из Сорбонны, — заметил он, с интересом рассматривая мой птичий профиль.

— Э, — сказала я голосом Элистера, признающегося, что он как раз в полиции и работает. И убито уставилась в свой рабочий стол, заваленный счетами.

— Что-о? Так все-таки Кембридж или Сорбонна? — полицейским голосом осведомился он после паузы.

— Э, — повторила я. — И то, и другое.

— Оу, шьен!

— Ах, вы таки знаете, что это слово означает на французском… И даже умеете на этом языке ругаться…

— Знаю достаточно, чтобы постепенно вспомнить, что это слово означает скорее собаку, чем козу или чем кошку. Хорошо, как ругательство оно годится, но надо ли это есть, что бы оно ни было?

Тут мы сделали небольшую паузу на хихиканье.

— Оу шьен — это на кантонском, а может, на хоккьенском, — призналась, наконец, я. — Это омлет с устрицами. Сначала на донышке вока быстро поджаривается… оу, шьен, нет, вы же сейчас начнете кого-нибудь грызть, а так как здесь, кроме меня, никого нет… В общем, мы это съедим, с парой дополнительных пустяков, буквально через пять минут.

Я нажала на кнопку электрического звонка, главный бой кабаре мгновенно появился, принял заказ и побежал через улицу, в пятифутовую тень сзади белой колоннады. Пять футов — таково обязательное расстояние между стеной и колоннами, держащими на себе второй этаж домов, и эта указанная чуть не самим Фрэнсисом Лайтом, создателем города, дистанция свято соблюдается уже более столетия. В пятифутовой тени скрывается все живое после полудня, и вдобавок от солнца этот проход защищают бамбуковые жалюзи от тротуара до верха, в которых прорезаны вертикальные фигуры в виде человека — только через эти прорези удается шагнуть в прохладную тьму от беспощадных лучей.

— Кембридж и Сорбонна… Вы богатая девушка, Амалия?

— Далеко не так богата, как некто Чеонг, который приехал к нам в Кембридж вместе с личным репетитором и мебелью розового дерева. Мебель и репетитор еще были только у одного студента — но тот хотя бы настоящий принц, имя что-то вроде Хирохито. Нет, серьезно, Элистер, — куда же бедной трудолюбивой евразийской девушке без хорошего образования? Как бы я иначе делала самое важное дело в этом кабаре — считала бы его деньги? И поскольку я занимаю тут столь важную должность, то могу себе позволить выкроить для вас с Корки два приглашения. Сюда, конечно, не входят напитки, но согласитесь, что это уже кое-что… Учтите: здесь нет даже такси-девушек, с которыми танцуют за деньги. Респектабельное место для истинного британца. Здесь вы бестрепетно можете пригласить скромную девушку на маленький фокстрот. Вы знаете, о какой девушке я говорю?