Амалия и Белое видение

— О, вот это сложно. И долго. Лбом о стену — куда эффектнее… Но вы правы, Амалия. Мы с вами — два евразийца, я — в качестве почетного члена этого ордена, если примете. Нам надо быть умными.

— А они нас за это не любят — за ум, не правда ли? Знаете, что говорят ваши соотечественники о тех своих коллегах, которые изучают все эти бесчисленные китайские языки?

— Нет, в Калькутте таких нет.

— Они говорят, что эти люди становятся мрачно-торжественными, неразговорчивыми, проявляют склонность говорить цитатами из мудрецов китайской древности, да еще и жить по заветам таковых.

— Изумительно. А знаете, Амалия, как называют мои соотечественники на индийской гражданской службе таких, как я, которые вместо спорта уходят с головой в санскрит, хиндустани, тамили, бенгали и прочее?

— Гуру.

— К сожалению, по-другому. Cranks. Свихнувшиеся.

— А как мы с вами назовем публику, которая щелкает вон там своими идиотскими камерами, не имея понятия, что они, собственно, снимают?

— Вон тех? Которые сходят с корабля в солнечном шлеме и темных очках и в ужасе озираются на толпу диких, грязных, заразных азиатов?

— Которые, увидев на стене своего отеля серенькую чичаку, спасающую их от мошкары, с криками «ящерица, ящерица» бьют ее каблуком или ручкой от щетки… Чичака, друг дома, пожиратель насекомых, — это ведь здесь почти то же, что у вас — корова, священное животное.

— А, это ваши лары и пенаты, вот как они тут выглядят — на четырех лапах…

— А еще эти люди через каждый час моют руки марганцовкой и демонстративно вытирают их одеколоном, отчего распространяют удушливую парикмахерскую вонь. Смотрят на вкуснейшую еду в мире с дрожью ужаса и пробуют ее так, будто совершают подвиг — при этом путаясь в палочках. Демонстративно выбрасывают наземь лед из стакана: в нем заморожена зараза. Потом глотают для дезинфекции дозу чего-то крепкого из фляжки, в результате сидят с красной физиономией, истекая потом. Наконец не выдерживают, требуют кровавый бифштекс и прочую цивилизованную пищу — и, конечно, ложатся в каюте с расстроенным желудком: кто же ест в Стрейтс-Сеттлментс европейскую еду, которую тут не умеют готовить? Ни китаец, ни индиец никогда не будут есть в этом климате мясо с кровью, именно из-за желудка.

— Они безнадежны, Амалия! И я не про китайцев или индийцев.

— Всех усыпить, Элистер!

— Начиная с вашей полиции. Они никогда не раскроют убийство этого несчастного Уайтмена — посмотрели бы вы, как они вчера бегали кругами и какие вопросы задавали нам, будто весь наш калькуттский десант — это группа подозреваемых. Кстати… Дорогая и уважаемая Амалия, а вы знаете, что выяснилось насчет того человека, который был убит у храма? Его привез пуллер, выгрузил из рикши прямо в пыль дороги — уже в таком виде, как мы с вами наблюдали. Замахал руками, призывая людей, а сам схватился за рукоятки своей рикши и сгинул. Видимо, вывалить убитого им седока в канаву он не мог — кругом были люди. То есть вы знали, что убийства совершают именно пуллеры рикш? А откуда?

— Да? Потрясающе. Не может быть… Ну, давайте раскроем еще одно дело. Вместе мы можем все. Вы знаете все, что знает полиция. Я знаю все, что происходит в городе.

— А что, если мы раскроем дело, это даст нам возможность безнаказанно потанцевать в «Раннимеде» в мой последний вечер? И никто не скажет, что я не могу танцевать, если мой коллега убит?

— Разве что даст моральное право. Давайте вот как: я включу на полную мощность свое птичье любопытство и допрошу вас. А вы потом допросите меня.

— Великолепно.

— Итак, забудем на время об Уайтмене. За кем следил осведомитель полиции у Змеиного храма?

— Так. Неожиданное начало. Ни малейшего понятия. А может, вообще ни за кем не следил.

— Он что, никак не фигурировал во всех полицейских разговорах вчера? Несмотря на то, что его убили тем же способом?

— Ну, что вы. Фигурировал. Полиция считает, что появилась некая банда, которая убивает вот таким орудием. Но как можно напрямую связать убитого китайца, который иногда что-то рассказывал полиции, и убитого англичанина — нет, пока что речи об этом нет.

— Но это предельно странно. Элистер, вы сами что думаете — чем был занят убитый осведомитель в тот день у храма?

— Вы ведете к тому, что он следил за мной. Или охранял меня. Но из вчерашних разговоров я понял очень хорошо: никто не знает, зачем этот человек оказался у храма. Это значит, что полиция его туда не посылала. Иначе это как-то бы мелькнуло в разговоре.

— Может быть, Уайтмен его туда послал, несколько дней назад? Ну, хорошо — а о чем вообще вас, калькуттцев, расспрашивали коллеги? Что их больше всего интересовало?