Амальтея

Одно из них — психологическая убедительность, следование правде характеров. Характеры же, в соответствии с избранной тональностью рассказа, выписаны в “романтической системе координат”. Мы узнаем, что Специальная комиссия, отбирая юношей в Высшую школу Звездолетчиков, “на нервную систему и волевые качества обращала особое внимание. В прошедшие века — судя по старинным романам — часто употреблялись слова: “железная воля… нервы крепости стали…” Такие определения не были в ходу среди членов Специальной комиссии. Они знали, что прочности всех земных материалов давно высчитаны и занесены в соответствующие таблицы; пределы возможностей нервной системы человека не поддавались точному измерению. Часто там, где гнулась и рвалась легированная сталь космолетных кораблей, воля и выдержка человека оставались несокрушимыми. Дела и слова юноши-звездолетчика подтверждают, что он по праву вошел в десятку лучших выпускников, составивших экипаж звездолета “Поток”. Каждый из них, сообщает автор, “получил значок звездолетчика — завиток голубого пламени, перечеркнутый золотой стрелой”.

Этот значок позволяет людям с первого взгляда различать звездолетчиков; в рассказе ему отведена важная функция.

М.Михеев знает силу художественной детали. Значок — одна из них. Нам, читателям, трудно, а то и невозможно представить себе жизнь, какой она будет много веков спустя. Гораздо проще представить себе значок. Он описан лаконично, конкретно — и убедительность этого значка, достоверность его существования не вызывает сомнения. Эта достоверность как бы распространяется, переходит на все вокруг — и я, читатель, оказываюсь во власти иллюзии, я “вижу” будущее…

А теперь посмотрим, как воздействует на воображение всего лишь один эпизод, написанный рукой мастера.

Будущий звездолетчик берет на руки плачущего малыша. Ребенок, увидев значок на груди юноши, говорит матери:

— Мама, я хочу вот такую звездочку. Попроси, чтобы он подарил ее мне.

“Мать с улыбкой взглянула на юношу и тут же узнала его лицо, знакомое по журнальным портретам. Испуганно метнулась вперед и выхватила сына.

— Нет! — кричала она, прижимая сына к груди. — Нет, нет!

На нее оглянулись. Она тут же опомнилась.

— Простите меня… — от смущения даже слезы выступили на ее глазах. — Простите, пожалуйста”.

Конечно же, юноша не обиделся. Он понял чувства матери, увидевшей сына на руках человека, которого судьба уже отделила от всех людей — ведь никто из ныне живущих никогда не встретится с ним. На его долю выпал высокий жребий — но он по плечу немногим. И нам, читателям, понятно испуганное движение матери — ей страшно при одной мысли, что, может быть, когда-нибудь ее сын пойдет по стопам юноши-звездолетчика. В этом — психологическая правда, делающая фантастическую ситуацию достоверной.

Так в одном маленьком эпизоде сочетаются умение проследить внутреннюю жизнь героев с выбором точно найденной детали.

В рассказе “Которая ждет” М.Михеев прежде всего — романтик. В других рассказах он предстает перед читателем то лириком, то сатириком, то собеседником, вслух размышляющим о грядущем дне человечества, о нравственной основе человека. Но чаще всего он выступает в этих, казалось бы, несовместимых ролях — от романтика до сатирика — одновременно. Это не эклектическая пестрота — его фантастика всегда обращена к центральной для писателя проблеме — человечество и наука, человечество и техника.

И социально-философское осмысление им действительности наиболее полно проявляется именно в этой области творчества.

Пожалуй, ни один фантаст не проходил мимо глобального вопроса — о взаимоотношениях землян с братьями по разуму во Вселенной.

Об этом размышляет и М.Михеев. Его рассказы во многом полемичны по отношению к традициям, сложившимся за многие десятилетия.

От “Войны миров” Герберта Уэллса до “Марсианских хроник” Рея Брэдбери и “Звездных дневников Иона Тихого” Станислава Лема писатели, очень разные по своим позициям, были едины в оценках контактов землян и обитателей других миров. Иногда это было изображение войны на уничтожение, как, скажем, у Г.Уэллса, иногда — роковые совпадения, приводившие одну из сторон к гибели, как, например, в “Марсианских хрониках” Р. Брэдбери: марсиане гибли от сравнительно безобидных для человека микробов обычной ветрянки или из-за способности землян приносить разорение другим планетам (“И по-прежнему лучами серебрит простор луна…”), либо люди погибали из-за действий марсиан (“Третья экспедиция”). Возможны, как говорится, варианты: герои рассказа Р.Бредбэри “Были они смуглые и золотоглазые”, оказавшись на Марсе, начинают ощущать свое перерождение — они не только изменяются внешне, но и каким-то образом постигают язык марсиан, ранее им неведомый, “узнают” свои марсианские имена. Другими словами, уходят от своей извечной сущности землян.