Амазонка бросает вызов

— Ты никогда не побьёшь бойца-профессионала мужчину, — подытожил Чонгук, но меня это задело ещё сильнее.

Выпущенная им, я опять встала в стартовое положение, не желая сдаваться. Моё упрямство росло и укреплялось, пропорционально тому упорству, которое оказывал Чонгук в нежелании обучать меня. Я уже почти забыла о своём изначальном плане завалить Югёма, чтобы тот бросил общаться с Чжунэ, за последние дни занятий с Чимином борьба стала некой самоцелью, и отказываться от неё теперь из-за Чонгука я не собиралась. Я боролась за себя, за свои права, за своё будущее, за свою самостоятельность и в доказательство своих сил. Что я могу оказывать сопротивление мужчинам и, кто знает, может быть, даже защищать их, раз они не всегда хотят это делать. Они несут опасность, такие, как Чжунэ, да даже вот такие, как Чонгук — они пытаются диктовать мне свои условия, они отбирают мою свободу, на самоопределение, на выбор, на мою жизнь! Потому что я женщина, ха! Это совсем не довод. С чего они взяли, что им виднее, как мне распоряжаться своей судьбой?

Новая моя атака тоже быстро захлебнулась, но мой наставник сделал послабление и отпустил меня, а не вывел из боя, он дал мне шанс продолжать. И я продолжила. Ударяя его поочередно обеими руками, я вынуждала его выставлять блоки, которые, опять же, не доставляли ему особых хлопот. Я наращивала скорость, мечтая стать хотя бы трудно уловимой, но когда мои руки замелькали слишком быстро, Чонгук их просто поймал за запястья. Мы остановились. Мои пойманные руки застыли по сторонам от его лица, мы смотрели друг на друга между этих колон из рук. Глаза наши были недалеко друг от друга.

— Это всё бесполезно, Чонён, — сказал Чонгук. Я дёргала челюстью, судорожно сочиняя выход. Он видел злость в моих глазах, но в эту минуту уже не смог сдержать усмешки, и его губы, произнёсшие фразу о моей несостоятельности, и так жестоко растянувшиеся в ознаменование моего бессилия, привлекли моё внимание. Я посмотрела на них, и меня что-то толкнуло изнутри, озарило. Мне пришли на ум слова Чимина, что в таких боях забывают о правилах и действуют, лишь бы победить и выжить. И я должна была победить и выжить. Мне нужно было опрокинуть Чонгука с его убеждениями и я, владея собой, но до конца не в состоянии объяснить, зачем так поступаю, рванула вперёд, замечая, как загорается паника в глазах парня. Я выдвинула лицо между наших рук, метясь своими губами в его губы, и Чонгук, уворачиваясь от поцелуя, шаркнул ногой назад, оступился и стал падать. Чтобы удержать равновесие, он выпустил меня, но я продолжила напор и дотолкала его. Молодой человек рухнул на спину, и я молниеносно наскочила сверху. На самом деле, я не очень отдавала себе отчёт, что всё-таки движило мною сильнее, желание повергнуть Чонгука на пол, или поцеловать его? Я хотела его поцеловать, и мне сделалось обидно и грустно, что он пошёл на такие жертвы, лишь бы увернуться, и моё финальное верховенство не компенсировало унижения от того, что парень оттолкнул мой поцелуй. — Зачем ты пыталась это сделать? — спросил он, изумляясь тому, что оказался подо мной, но не спеша вырываться. Кажется, Чонгук умел принимать со смирением любые повороты судьбы.

— Чтобы победить, — частично слукавила я.

— Это нечестно, это был подлый ход, Чонён, — нравоучительно поведал он.

— С чего бы? В бою главное победить, вы же сами говорили, что будете обучать не классическому бою, а самому серьёзному, я и сделала всё, что могла.

— Вот поэтому я и против женщин в борьбе, — вздохнул Чонгук, нахмурив брови, — вы слишком многое можете, и позволяете себе лишнего.

— Если бы ты поступился принципами мужского боя, и не увернулся, то мог бы отвлечь меня и выиграть. Иногда полезно действовать хитростью.

— Я знаю приёмы хитрости в борьбе, Чонён, но целоваться с соперниками — перебор, — хохотнул он, правда, быстро посерьёзнел. — Я не могу поступиться этим принципом, я монах, разве ты забыла? — Я покраснела, до последнего сомневаясь в том, что он говорил правду. Да ну какой он монах, ну?

— И тебе нельзя целоваться? — недоверчиво уточнила я.

— Вообще нельзя иметь никаких отношений с женщинами, — твердо поведал он, и начал высвобождаться из-под меня. Я приподнялась, чтобы он вылез. Он всё-таки девственник?! Да ладно?! Меня кинуло в жар. Я только что сидела на невинном парне, обладающем внешностью племенного жеребца и сексуальностью, которой хватило бы на десятерых. В чём подвох? Стыдливо и растеряно, я пыталась понять, что едва не осквернила святого человека. Поднимаясь, Чонгук поправлял тобок. Задравшаяся штанина поднялась до середины икры, обнажив участок ноги, и он торопясь её расправил, но я заметила, что было под ней. На той ноге, на которую он хромал. Здоровенный алый шрам, какие не имеют ничего общего с растяжением. Я подняла глаза на Чонгука. Он тоже на меня посмотрел, поняв, что я видела.

— Ничего себе вывих, — прокомментировала я.

— Ну, там перелом ещё был… открытый.

— Враки там были, неприкрытые. Ты не монах.

— Монах, — железно повторил Чонгук. Я прищурилась.