Амбарцумян

Любопытен тот факт, что исследователи, обладающие интуицией, сами, как ни пытались, не могли объяснить, по каким путям бродила их мысль, какими законами они руководствовались. Им казалось, что их собственная воля, логика мышления явно не принимала в этом глубоком познании деятельного участия. Сам Амбарцумян был очень заинтересован механизмом интуитивного познания, много размышлял над этим уникальным явлением, пытался проникнуть вглубь этого процесса. Однако он признавал, что распознать чудо интуиции — почти неразрешимое дело, и несколько успокаивался, вспоминая «Шестое чувство» Николая Гумилева:

Прекрасно в нас влюблённое вино
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.

Но что нам делать с розовой зарёй
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?

Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти всё мимо, мимо.
<…>
Так век за веком — скоро ли, Господь? —
Под скальпелем природы и искусства
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.

Но Амбарцумяна не покидало желание хоть сколько-нибудь приблизиться к пониманию сути интуитивного познания.

Времени катастрофически не хватало. И так распорядилась судьба, что на это ему удалось вырвать небольшое время в последние годы своей жизни. Он вторично открыл для себя Канта, теперь уже не автора космогонической гипотезы, а глубокого мыслителя в теории познания. Кант говорил, что «гений сам не может описать, или научно показать, как он создаёт сам своё произведение. Сам не знает, каким образом у него осуществляются идеи для этого, и не в его власти произвольно или по плану придумать их и сообщить их другим в таких предписаниях, которые делали бы и других способными создавать подобные произведения. Все сходятся в том, что гения следует целиком противопоставить духу подражания»[197]. К Канту и к интуитивным суждениям мы вернёмся при описании последних дней жизни Амбарцумяна.

Мыслители древности, анализируя человеческие способности, строили далеко идущие этико-политические, философские концепции структуры общества, где менее способные должны были подчиняться более способным. В V веке до н. э. возникла чисто «практическая мудрость» конфуцианства — деление людей на четыре категории:

люди, обладающие мудростью с рождения;

люди, которые могут приобрести мудрость;

люди, с трудом постигающие учение;

народ, который не в состоянии научиться мудрости или приобрести знания.

Отсюда делался вывод, что народ, который «не в состоянии научиться мудрости», должен повиноваться мудрой образованной знати. Естественно, что в течение веков такое мнение оспаривалось и обосновывалось более правильное мнение, что врождёнными способностями, талантом наделён почти каждый человек. Однако правильно и то, что способности бывают разные, точнее, по-разному проявляются у каждого человека в зависимости от сферы его деятельности. По крайней мере, такого мнения придерживался Амбарцумян.

Естественно, способности к точным наукам сильно отличаются от способностей к гуманитарным наукам, от музыкальных и художественных дарований, от способностей к государственной деятельности и тем более от способностей людей, обладающих терпеливой, широкой, любвеобильной и доброй душой. Сколько людей, столько и способностей. И ни в коей мере нельзя считать себя обделённым Богом, если тебе не выпала способность к той или иной деятельности. Народная мудрость гласит: «Ищи свою стезю»… Конечно, может быть, что в одном человеке уживаются несколько талантов. Но таких случаев бывает мало. Для родителей, выбирающих будущую сферу деятельности для своих детей, важно быть внимательными к особенностям их склонностей. Не надо решать «сделать» из сына или из дочери математика, астронома, физика и др., не заметив серьёзных оснований для этого. Трудно вообразить, сколько гениев пропадает среди работников, занятых не свойственным им делом, сколько трагедий переживает человек, не сумев «найти себя».

Умственная сосредоточенность