Амели. На осколках судьбы

Почувствовав, что его больше не качают, малыш горько разрыдался. Ничего, просто надо потерпеть. Бегом добежав до сарая, я отперла дверь и со стоном заметила, что дров слишком мало, на пару дней хватит, к тому же они слишком сырые. Прямо над дровами в крыше зияла дыра.

Закусив губу, чтобы не расплакаться, набрала охапку и потащила к дому. Ничего, всё образуется. Всё обязательно будет хорошо.

Но я переоценила свои возможности. Печь, которая не топилась уже года два, нещадно дымила. Отсыревшие дрова всё никак не хотели заниматься огнем, а малыш кричал всё громче.

– Потерпи, прошу тебя, – простонала я, в очередной раз подкладывая кору и понимая, что голова сейчас просто взорвётся, не в силах больше слушать душераздирающий плач.

Чиркнув спичкой, я с надеждой уставилась на огонёк. Ну же, пожалуйста! Если не загорится и сейчас, то у нас просто нет шансов. Запасы сухой растопки иссякли. Занявшийся огонёк бодро съел сухую кору, оставив дрова лишь негромко шипеть, выпуская влагу.

Опустив голову на колени, я горько разрыдалась, понимая, что ещё один ад на земле я просто не выдержу.

Сквозь мои рыдания и горький плач малыша послышались шаги.

– Хозяйка! Есть кто дома? Эй! – зычный мужской голос ворвался в дом и подарил надежду.

– Есть, дядь Михей! – крикнула я, поднимаясь с колен. – Здесь!

На кухню вошел староста, широкими плечами закрывая весь дверной проём.

– Вернулась, Амелька? – беззлобно усмехнулся мужчина. – Да-а, наворотила ты дел, не простят бабы наши. Ой не простят.

– Дядь Михей, но я же… – попыталась оправдаться, беспомощно глядя на старосту.

– Да знаю я всё, – мужчина махнул рукой. – Холодно у тебя. Неужели разучилась печь растапливать?

– Всю растопку сожгла, – вздохнула я. – Дрова мокрые совсем, не разжигаются.

– Ну-ка, дай посмотрю, – староста отодвинул меня от печи и заглянул внутрь. – Разучилась. Или мать с отцом всегда топили? Эх, иди, ребенка успокаивай. Голодный, наверное, что так орёт. Растоплю я тебе. И это… Дверь пока открой, пусть весь дым выйдет, а не то угорите.

– Спасибо, – преисполненная благодарности, схватила мужчину за руку. – Спасибо вам!

– Да что уж, как не помочь, если надо? Но, Амелька, жизнь у тебя не сахар будет. Почти госпожой была, от графа понесла, а сейчас вернулась вот. Не простят бабы, а я… сама знаешь, как это у нас. Серьёзный вред причинить не позволю, но и заступаться постоянно не буду. Не дело это – в бабьи разборки лезть. Иди уже, криком кричит малец.

Я зашла в спальню и подняла крошку на руки. Амели даже имя ему дать не успела. Сначала в горячке лежала послеродовой, а после умерла. Я же, очнувшись в этом теле, не сразу сообразила, что происходит. Лежала несколько дней, думала, с ума сошла. А после нас выгнали. Какое уж тут имя?

Я откинула край шкурки и сморщила нос, учуяв неприятный запах.

– Ничего, кроха, потерпи. Сейчас Михей растопит печь, а после я натаскаю воды из колодца.Там уже и искупать смогу, и пелёнки просушить. Пока покушай.

Сын резво нашёл грудь и с удовольствием зачмокал. А я подумала, что в одном нам невероятно повезло – у меня нет проблем с молоком. Не представляю, что бы я делала, если бы молоко исчезло. С этих пор стоит себя поберечь. От стрессов, нервотрёпки, от голода и тяжелого труда. Нельзя, чтобы молоко пропало. В этом мире для младенца это означает смерть.

Я тихо усмехнулась, понимая, что оградить себя никак не получится. Не ходить по деревне, чтобы не слышать насмешки? Не рубить валежник в лесу? Не таскать воду из колодца? К счастью, Амели – сильная девушка, приученная к труду. Пока был жив Адриан, Амели немного расслабилась. Он действительно оберегал любимую, намереваясь жениться, как только появится ребёнок. Иначе здесь никак, церковь просто не даст разрешение на брак простолюдинки и лорда.

А потом всё рухнуло… Адриан торопился домой из столицы, но не усидел на лошади, которая внезапно понеслась. Что или кто её напугал – неизвестно, да и какая разница? Адриан вылетел из седла и сломал шею при падении.

Так закончилась сказка для Амели. Сказка, так похожая на мою. Только мой Сашка погиб, спасая тонущего мужчину, решившего порыбачить зимой.

Я держалась, держалась как могла, ради нашего малыша, который должен был родиться через пять месяцев, но беременность замерла. А после я просто потеряла смысл жить дальше. Нет-нет, я не убила себя. Но и не боролась. Просто угасла буквально за месяц. Когда почувствовала, что приближается конец – испугалась, да только уже поздно было.

А очнувшись в этом теле, я твёрдо решила жить. Что бы ни случилось, я буду жить.

– Амелька, ну что, я растопил, – крикнул староста. – Ты не закрывайся пока, я тебе еды хоть принесу. И это… Молчи, что я тебе помогаю. Моя меня со свету сживёт.

– Спасибо вам, дядь Михей, – крикнула я, смахивая свободной рукой слёзы благодарности.