Амелия. Повёрнутое время

Лжедоктор Вудс связал воедино все шторы в комнате, спустил их через окно во двор и стал выбираться по ним на улицу. Скорее всего его план побега увенчался бы успехом, но мисс Торндайк всё испортила. Она боялась оставаться одна в запертой комнате и полезла из окна сразу вслед за подельником. Ткань не выдержала вес двоих, шторы порвались, и незадачливые грабители упали на землю с большой высоты. Мистер Вудс ударился головой, получил серьёзную травму и сильное сотрясение мозга, а гувернантка сломала руку и два ребра. Её крики и привлекли внимание слуг, которые выскочили на улицу и задержали преступников до прибытия полиции. Весь день стражи порядка толпились в доме Ричардсов, допрашивали слуг и Амелию, заполняли какие-то бумаги, отгоняли, не известно откуда явившихся, пронырливых репортёров.

Уже поздно вечером мистер Ричардс попрощался с комиссаром, потом отдал необходимые распоряжения дворецкому и, наконец-то, смог навестить дочь. Было уже за полночь, но Амелия не спала и ждала отца. Он был в сильном волнении и не мог даже говорить. Девочка вскочила с кровати, прихрамывая, подбежала к нему и обняла. Он тоже прижал её к себе, и они долго ещё стояли, боясь пошевелиться. Казалось, что они не виделись вовсе не три недели, а несколько лет. Смерть матери и жены, словно разорвала связь между дочерью и отцом. Амелия не могла остановить слёзы, наворачивающиеся на глаза. Сквозь полупрозрачную пелену она разглядела тень в углу комнаты. Тень была густая, с длинными расплющенными щупальцами. Она подрагивала, таяла и сжималась, а потом и вовсе скользнула под кровать, словно клочок пыли, уносимый сквозняком.

По щекам сурового мужественного лица мистера Ричардса тоже текли слёзы. Ещё никогда в жизни он не чувствовал такого стыда и угрызений совести. Как мог он поддаться унынию и заполнить своё сердце скорбью, когда рядом находилась дочь, которая страдала не меньше и нуждалась в помощи и поддержке отца? Почему он был таким эгоистом и отгородился от собственного ребёнка? Чувство вины жгло душу изнутри – так тяжело было осознавать, что из-за него дочь едва не погибла и стала калекой.

Сейчас мистер Ричардс словно очнулся от долгого сна. Он снова почувствовал себя отцом, и как заклятье твердил одно и то же: «Прости меня. Я никогда больше не позволю тебе страдать, обещаю!»

А потом наступило утро нового дня. Лондонский туман мутной пеленой маячил за окном, но первые лучи восходящего солнца пробили в нём брешь и ворвались в открытое окно комнаты. Мисс Торндайк никогда не позволяла закрывать створки окна даже зимой, но теперь её тут не было. Мистер Ричардс плотно затворил их, преграждая путь утренней прохладе. Затем он сел на край кровати, где уже лежала Амелия, и они всё утро проговорили, обсуждая, как будут жить дальше. Такого долгого разговора у них никогда ещё не было. И такого эмоционального. Девочка чувствовала, что с этого дня жизнь её начнёт меняться.

Так и произошло. Теперь отец всегда был рядом. Он всё так же служил в министерстве, но теперь обзавёлся помощником, и у него появилось больше времени, чтобы проводить его с дочерью. И всё же, следующие два года стали для Амелии, хоть и счастливыми, но не самыми лёгкими. Мистер Ричардс возил девочку по лучшим клиникам, нанимал самых известных специалистов, которые пытались выправить ноги Амелии. Её лечили мазями, иглоукалыванием, вытягивали ногу с помощью жутких металлических конструкций. Не раз врачи предлагали повторно ломать кость ноги, чтобы затем закрепить её для правильного срастания, но Ричардсы сразу отказывались от этого. Однажды отец даже привёз какого-то странного колдуна-шамана, который читал заклинания и провонял весь дом едким дымом, от чего и слуги и хозяева едва не задохнулись.

В другой раз мистер Ричардс купил за огромные деньги пучок сушёных индийских трав. Торговец, продавший ему это сено, уверял, что если делать из него отвар и ежедневно окунать туда ногу, то она непременно удлинится. Как ни странно, такое дорогостоящее средство не подействовало.

Амелия терпела на себе различные, под час болезненные, процедуры. Она видела, как отец старается загладить свою вину и как он пытается изо всех сил помочь ей, и не хотела обидеть его отказом. Кроме того, девочка пробовала воспользоваться ещё и своим даром, пытаясь вернуться с помощью воспоминаний назад в то время, когда получила перелом. Тот день запомнился ей не очень чётко. Тогда Амелия чувствовала себя плохо, была на грани обморока, и воспоминания расплывались перед её внутренним взором. У неё так и не получалось проникнуть сознанием в тело себя двенадцатилетней. Тень-клякса снова появилась и отчаянно мешала, хоть и была теперь меньше по размеру.

После двух лет мучительного и изнуряющего лечения, больная нога девушки стала выглядеть гораздо лучше, но всё же она оставалась немного короче здоровой. Амелия слегка прихрамывала, даже когда надевала специальную обувь. Отец заказывал для неё туфли у лучших лондонских мастеров. Они специально делали подошву правого башмачка чуть толще, чем на левом.