America Latina, или повесть о первой любви

Аргентинский Озерный Край начинается на севере примерно там же, где и Чилийский, но на юг тянется почти до Магелланова пролива. По берегам его озер, которые заполняют долины Анд и выходят далеко на равнину, расположено несколько национальных парков. Природа их не так разнообразна, как в соседних чилийских, и не так хорошо сохранилась, а цены выше в несколько раз. Тем не менее туристов в них намного больше — то ли лучше реклама, то ли проще добираться.

Городок Calafate, куда мы добрались на закате, был забит туристами, несмотря на межсезонье. Банки брали безумные проценты за любые обменные операции, и нам пришлось купить по сувенирной футболке в супермаркете, чтобы получить сдачу в аргентинских песо. Ветер здесь был потише, и мы переночевали на берегу Lago de Birdwatchero (Озера Любителей Птиц). На небольшом водоеме собралось множество мини-лебедей Cygnus coscoroba, гусей, лысух, поганок и 14 видов уток — от грузных «летающих пароходов» Tachyeres patagonicus до крошечных савок Oxyura vittata. Последние оказались очень любопытными: достаточно подойти к воде, как они парами выплывают навстречу, словно игрушечный флот, причем самцы держат хвостики поднятыми вверх, а самки — опущенными.

На западе озеро Аргентино разделяется на несколько фьордов, в которые стекают с гор ледники. Самый красивый из них — Perito Moreno. Он спускается с Южного Ледяного Поля широким потоком, постепенно покрываясь трещинами. У края ледникового языка трещин так много, что вся его толща разбита на тонкие причудливые башни из синего льда высотой метров пятьдесят. Передний край ледника постоянно разрушается, и обломки в виде айсбергов расходятся в разные стороны по озеру. В этом месте удивительная акустика — даже падение маленького кусочка разносится серебряным звоном по всему фьорду. Грохот рвущих толщу глетчера трещин, зловещее шипение рассыпающихся и ворочающихся айсбергов, гул подвижек в глубинных слоях — все эти грозные звуки могучей ледяной реки подолгу висят над спокойной гладью озера, отражаясь от покрытого лесом склона горы напротив. На этом склоне мы просидели несколько часов, пока не дождались, когда рухнет одна из башен — звук был такой, будто столкнулись два поезда со стеклотарой. На маленьких куличков Pluvianellus, бегавших по берегам озера, весь спектакль не произвел ни малейшего впечатления — сразу после обвала они устремились к воде, чтобы собрать выплеснутую волнами на скалы живность.

В лесу мы ничего интересного не обнаружили. Стада зайцев-русаков уничтожили всю траву и кустарник, и единственными, кроме них, обитателями склонов были чилийские орлы Geranoaetus melanoleuca.

Вечером Паоло уехал на автобусе в Буэнос-Айрес — в понедельник ему надо было выходить на работу, а до Сан-Паулу отсюда пять дней пути. Я вернулся на Панамериканское шоссе, где полицейский посадил меня в грузовик на Пунта-Аренас, столицу чилийской провинции с романтическим названием Ultima Esperanza (Последняя Надежда). Водитель-серб очень спешил, но до границы мы добрались, когда КПП уже закрылся. Пришлось мне ночевать на диване в здании таможни, где самые южные в мире летучие мыши — кожанчики Histiotis

— ловили мух прямо в зале.

Утром я оказался на чилийской территории, а там проблем с автостопом нет. Меняя попутки, я быстро двигался на запад, радуясь возможности болтать с шоферами на нормальном испанском, а не аргентинском. Аргентинцы говорят очень торопливо и при этом часть согласных глотают, а часть произносят не так: например, слово carabineros (ГАИ) звучит как «каинежос». Степи с пасущимися стайками страусов — малых нанду (Rhea darwini) сменились лесом низкорослых буков. Голые ветви были покрыты изумрудным лишайником и сладкими золотыми шариками, похожими издали на ягоды облепихи — паразитическим грибом Cittaria darwini. Кое-где деревья сохранили свои игрушечные листочки в осенней раскраске — ярко-желтые у Notofagus betuloides и алые у N. pumilio.

Чем дальше, тем выше становились горы, но ветер не стихал, а усиливался. Анды здесь разбиты на отдельные массивы и не защищают от западных ветров — наоборот, проходы между кряжами превращаются в «аэродинамические трубы». Как и повсюду в Патагонии, земля была поделена низкими проволочными изгородями на частные владения, но на многих из них за десятки километров пути можно было увидеть одну-две маленькие отары. Чаще встречались груды дохлых овец, на которых кормились кондоры. Они не обращали внимания на машины, но если я шел по дороге пешком, то птицы замечали меня за милю и, взлетев, уносились по ветру за горизонт.

Под вечер меня высадили на последней развилке в 25 километрах от национального парка Torres del Paine. Ловить попутку дальше было уже поздно, и я пошел пешком.