AMERICAN’ец

Теперь уже все, включая Толстого, понимали, куда клонит Николай Петрович, а он закреплял достигнутый успех.

— Я всё не мог понять, почему англичане принимают наши корабли за французские и норовят атаковать. — Резанов спрятал бумаги в ларец и запер его на ключ. — Ведь и «Леандр», и «Темза» выстроены на лондонской верфи. Это английские корабли! Но потом я сообразил. Оба шлюпа попали в плен к французам, и в Англии это было известно. Но про то, что их вернули и продали вам, знали немногие… Я прав?

Оба капитана красноречиво промолчали.

— Что ж, господа, я предлагаю мир. — Николай Петрович поставил ларец на постель рядом с собой и хлопнул ладонью по крышке, повторив слова, сказанные с полгода назад британскому посланнику. — Худой мир лучше доброй ссоры! Упаси меня бог от того, чтобы указывать вам, как управлять кораблями, командовать экипажем, прокладывать курс и доставлять нас во все места, где нам побывать надлежит. Однако принимать решения на берегу впредь позвольте мне как начальнику экспедиции. И потрудитесь избавить меня от нападок ваших людей. Помнится, вы жаловались, что в бочках с водкой наблюдается большая убыль? Они-де прохудились и отчаянно подтекают. Теперь я склонен полагать, что некоторые наши спутники принимают в этой убыли живейшее участие…

Его прервал грохот башмаков за дверью и чей-то крик:

— Шторм идёт!

Крузенштерн и Лисянский встали, как по команде.

— Я не задерживаю вас, господа, — сказал Резанов, тоже поднимаясь. — Письменный документ о разделении полномочий будет мною составлен, как вы пожелали. Честь имею.

Капитаны, по-прежнему храня молчание, протиснулись к двери мимо Фёдора Ивановича и вышли. Николай Петрович шумно, почти со стоном выдохнул и, расстёгивая на груди мундир, тяжело плюхнулся на постель.

— Покорнейше благодарю за поддержку, ваше сиятельство, — надтреснутым усталым голосом сказал он. — Быть одному в такой ситуации крайне затруднительно и небезопасно.

— Это же… ч-чёрт его знает, что такое! — произнёс в ответ Фёдор Иванович, у которого после всего услышанного не нашлось других слов.

Глава VI

И ещё одним событием запомнился переход экватора — самым сильным из десятка штормов, через которые уже успела пройти экспедиция. Когда бы не мастерство капитанов и не сплочённость команд, наработанная за месяцы плавания, путешествие русских кораблей вполне могло закончиться посреди Атлантики.

— Господи-господи, — приговаривал Резанов и часто крестился, — хоть бы земля какая рядом, а то ведь океан во все стороны, и дна не достать…

Фёдор Иванович, будучи в морских делах более сведущим, ободрял посланника:

— Не извольте переживать, ваше превосходительство! В шторм на глубокой воде куда спокойнее. Вода — она вода и есть, корабль по ней свободно туда-сюда ходит. А коли земля рядом, волнами на скалы может выбросить или на мель с размаху так посадить, что костей не соберёшь…

Граф помог обессилевшему Николаю Петровичу подготовиться к шторму, а после отправился в свою каюту по соседству. Первое дело — закрепить всё, что только возможно: когда пятисоттонный корабль бросает как щепку, любая не закреплённая вещь превращается в опасный снаряд.

Моряки поспешили зарифить паруса, уменьшив их площадь до крайности, чтобы шквалами не поломало мачты. Ветер обманчив: порой он задувает со средней силой, но внезапный порыв может наделать немалых бед…

…а «Надежду» атаковали два врага, две грозных стихии — бешеный ветер, без преград разгонявшийся над водою до пятидесяти узлов, и огромные волны в пять сажен высотой. Происходящее вокруг видно было только с юта и только когда корабль взбирался на гребень очередной волны. Однако на ветру гребни опрокидывались, рассыпались тучами брызги ослепляли моряков, мешая выбрать верный курс, тогда как на спуске с волны важно не подставить борт удару ветра, который способен перевернуть корабль, и не врезаться на скорости в следующую волну, словно в стену…

Вода кругом бурлила. Белая пена широкими плотными полосами ложилась по ветру, и корабль укладывало в опасные крены. Он всем корпусом вздрагивал при особенно тяжких ударах стихий. Вся команда, не исключая отдыхавших после вахты, боролась за живучесть судна. Сквозь щели в днище, хоть и переконопаченные в Фальмуте, в трюм набегала вода, и надо было без устали работать помпами, чтобы её откачивать. Сочились и хлюпали задраенные орудийные порты, клюзы и люки… Не зря подмечено в народе: водичка дырочку найдёт!

За бортом ревел и бесновался океан — внутри ему вторили грохотом грузы, сорванные с креплений. Тысяча корабельных деталей тёрлись друг о друга, и «Надежда» пронзительно стонала, жалуясь на непомерную нагрузку тысячью голосов — от истошного бабьего визга до басовитых вздохов какого-нибудь гигантского сказочного чудовища.

Фёдор Иванович не слушал этот хор, звучавший словно из преисподней, — он предавался размышлениям, раскорячившись в тёмном низеньком пенале своей каюты и упираясь в противоположные переборки спиной и ногами, чтобы не стукаться о доски при каждом крене.

То, что ему довелось нынче узнать, ломало привычную картину мира.