AMERICAN’ец

— До тех пор я буду стараться удержать команду в повиновении, чтобы не допустить малейшей возможности к тому, из-за чего наш бедный Робертс оказался на этом острове, — рубанул в ответ Крузенштерн, и Резанов запоздало сообразил, что наверняка то же самое происходило на Санта-Катарине.

В самом деле, за время плавания команда без женщин дичала, не имея возможности к удовлетворению естественной потребности. Сила и злость, которые долгими неделями копились в молодых мужчинах, могли выплеснуться в самый неожиданный момент — и привести к самым печальным последствиям, на которые намекнул капитан.

Сам Резанов при переходе экватора упоминал про Стеньку Разина и беспощадный русский бунт, но по прибытии в Бразилию жил в доме губернатора, пользовался интимными услугами приходящих дам — и остался в неведении о встречах команды с местными жрицами любви. Американские порты в этом смысле ничем не отличались от портов Европы, и на бразильский берег, населённый португальцами, матросы могли сходить без опаски — это было своего рода поощрение, которое каждый старался заслужить. Здесь же, в окружении дикарей, стоило держаться корабля: любая вылазка на чужую территорию грозила гибелью. Да и как ещё мог совладать капитан с распалёнными страстью моряками, которые оказались на расстоянии вытянутой руки от сотни нагих женщин, готовых на всё за кусок старого железного обруча?

— Похотливые животные! — повторял Резанов. — Это не райский остров, это гнуснейшее вместилище разврата, населённое похотливыми животными!

Крузенштерн тяжело вздохнул и молвил:

— Днём вы могли видеть, как эти бедные творения весело резвились, словно дети, не имея ни малейшего понятия о своём жалком положении. Дикарки развратны куда меньше европейских дам! Если тех в случайные объятия действительно толкают похоть и алчность, то этих поощряют их собственные мужчины, равно как и крайняя нужда в железе…

Лёжа в тесном гробике своей каюты, Фёдор Иванович сквозь дрёму слышал монотонный голос капитана и крики Резанова. Воспоминания об интрижке с блудливыми англичанками и о неистовых ночах с Исабель были достаточно свежи, однако времени прошло уже немало: когда бы не брезгливость — он, пожалуй, согласился бы сейчас ненадолго поменяться местами с каким-нибудь матросом.

В меркнущем сознании графа соблазнительно изгибались белозубые женщины с тёмной кожей, блестящей от кокосового масла. Фёдор Иванович провалился в сон и провёл весьма беспокойную ночь.

Глава XII

— Вашсиятьство, а негры капитану свинью подложили! — зубоскалил на следующее утро Пашка, развлекая графа.

Оказалось, с рассветом король Тапега прислал Крузенштерну весьма упитанного борова. Капитан почёл это знаком гостеприимства, Робертс же продолжал утверждать: на острове принято выпрашивать подарки, но не отдариваться в ответ.

— Возможно, вы недостаточно точно перевели мои слова, — предположил Крузенштерн, — и королю показалось, что давешний попугай продан ему, а не подарен. Однако теперь я знаю, что здесь торгуют свиньями. Это хорошо, — сказал он и распорядился держать под замком топоры, ножи и гвозди, предмет особенного интереса дикарей в любой части света. На эти ценности капитан рассчитывал выменять свиней…

…а пока назначил вылазку на остров для ответного визита королю и разведки места, где можно пополнить запас пресной воды. Приязнь, которую выказал путешественникам Тапега со своей роднёй, равно как и миролюбие прочих островитян, подавали надежду на мирный приём по прибытии на берег, но Крузенштерн из предосторожности всё же собрал вооружённый отряд. В одной шлюпке с ним отправились большинство корабельных офицеров — каждый с двумя пистолетами и саблей, — вторую заняли шесть человек с ружьями; пистолеты и сабли были также у всех гребцов.

Граф Толстой настоял на своём участии в вылазке и вооружился до зубов. Николай Петрович, глядя на его бравый вид, без боязни присоединился к отряду. Прочим кавалерам свиты с оставшимися на борту офицерами и матросами поручили охранять корабль до возвращения разведчиков. Крузенштерна смущала многочисленность туземцев, которые на лодках и вплавь по-прежнему окружали «Надежду», предлагая свои товары; к тому ещё целая толпа виднелась у берега бухты. Капитан не желал допустить, чтобы в отсутствие части охраны на корабле появились чужаки. Для острастки был сделан пушечный выстрел, а на грот-мачте поднят красный флаг. Робертс добавил от себя ещё кое-что: он взял рупор и, обратившись ко всем островитянам, которые только могли его слышать, громогласно крикнул:

— Табу! Табу! Табу!

Морякам британец пояснил:

— Для местных это самое страшное слово. Табу — значит, сюда нельзя никому и ни в коем случае. От корабля они вряд ли уйдут, но не станут пытаться взойти на борт.

С тем две шлюпки перевезли отряд Крузенштерна к берегу.

Поход возглавили Робертс и Фёдор Иванович, который вёл на шлейке макако-аранью. Обезьяна ошалела от радости, после долгого заточения на корабле снова увидав зелёные деревья. Она норовила сорваться с поводка и улизнуть в заросли, так что граф удерживал её с немалым трудом.