Но из всех мореплавателей этого периода Цвейг выбрал только двух – Америго Веспуччи и Фернана Магеллана. Конечно, можно найти что-то, что их объединяет. Во-первых, они жили и путешествовали примерно в одно время: даты жизни Веспуччи – 1454–1512, Магеллана – 1470–1521. Во-вторых, главные свои открытия они сделали, будучи на испанской службе, хотя Веспуччи был итальянцем, а Магеллан – португальцем (по-португальски его фамилия – Магальяйнш); впрочем, оба они участвовали и в португальских экспедициях. В-третьих, по большому счету они двигатели к одной и той же цели, пытаясь найти новый морской путь на богатый Восток. В-четвертых, оба они во время своих плаваний подвергались постоянной опасности и многим лишениям. Например, описывая свое третье путешествие к берегам Южного континента, Веспуччи повествует о том, что «в течение этих 67 дней мы имели самую плохую погоду, которую когда-либо имел какой-нибудь мореплаватель, с многочисленными штормовыми ливнями, смерчами и бурями, трепавшими нас…». Не надо забывать и о частых стычках с туземцами. Еще больше испытаний пришлось на долю Магеллана во время его кругосветного плавания. Вряд ли можно сомневаться в том, что именно превратности судеб обоих мореплавателей привлекли к ним внимание Стефана Цвейга как мастера психологического портрета.
И все же различий между Веспуччи и Магелланом было гораздо больше. Да и жизни их сложились по-разному.
Америго Веспуччи родился во Флоренции, в зажиточной семье, и получил домашнее образование. В 1492 году (это год первого плавания Колумба) он прибыл из Флоренции в Испанию в качестве агента банкирского дома Медичи. И лишь позднее ему действительно довелось участвовать в испанских и португальских морских экспедициях к Южному континенту – как тогда называли Южную Америку, но не в качестве их начальника или хотя бы капитана одного из судов (однажды, по-видимому, такой эпизод был), а в гораздо более скромной роли то ли дельца, то ли «помощника», то ли навигатора. Веспуччи действительно хорошо знал навигацию и картографию, о чем может свидетельствовать и тот факт, что после завершения своих экспедиций он был назначен на должность главного «пилота» Кастилии, отвечающего за подготовку корабельных кормчих, состояние географических карт вновь открываемых земель. В этой должности он и умер, и был похоронен в Севилье. Известно также, что Веспуччи был не просто знаком, но и дружен с Колумбом.
Уроженец Флоренции, уже широко вступившей в эпоху Возрождения, Веспуччи был живым, даже экспансивным и, безусловно, очень любознательным человеком, который к тому же, безусловно, обладал литературным даром. Об этом со всей очевидностью свидетельствуют его знаменитые письма в родной город, с которых начинается этот том. В них он живописует природу неведомых европейцам заморских земель, внешний облик, быт и нравы индейцев, которые «живут согласно природе», их отношение к европейским пришельцам, поиски золота и жемчуга, а также красоты южного неба и многое другое.
Однако главная интрига, связанная с этими письмами, – в их достоверности. Они были написаны в 1503 и 1504 годах – 500 лет назад! И все это время вокруг писем, благодаря которым Веспуччи, собственно говоря, и приобрел всемирную славу, идут бесконечные споры. Сначала письма считались вымыслом, а сам Веспуччи – обманщиком, попытавшимся присвоить себе славу Колумба. Таким было и мнение хорошо знавшего Колумба испанского историка и гуманиста Лас-Касаса, ставшего миссионером, а затем и епископом в испанских владениях в Западной Индии. Только в XIX веке такой великий авторитет, как Александр Гумбольдт, вступился за флорентийца, доказывая, что он вовсе не был ни ничтожеством, ни мошенником. Хотя и ныне большинство исследователей полагают, что «первого плавания» Веспуччи, когда он якобы еще до Колумба достиг материковой части Южной земли, попросту не было, как не было и его «четвертого плавания». Да и относительно «третьего плавания» очень трудно поверить, что экспедиция, покинув побережье Южной земли, приблизилась чуть ли не к берегам Антарктиды. Словом, письма Веспуччи – это своего рода причудливое сочетание правды и вымысла. Трудно сказать, можно ли упрекать автора за такую полуправду. Ведь это были сугубо частные эпистолярные послания, совсем не предназначенные для публикации и широкого обсуждения.