Мне не раз приходилось слышать, как христиане ругали нас, муисков, и называли народом дерзким и непочтительным. Так скажу я: мало в словах этих правды. Ибо смирению и покорности нас учили с самого детства. И так уж повелось издавна, что младшие повиновались старшим, дети — родителям, жены — мужьям. Что же до правителей, больших и малых, то перед ними муиски испытывали благоговейный трепет. И столь велико было это преклонение, что христианам казалось оно неслыханным и невиданным.
Ни один муиск не посмел бы взглянуть в глаза своему повелителю. И мы немало удивлялись, как вольно и несдержанно вели себя испанские солдаты, когда близко подходили к генералу Кесаде, трогали его за руки и смотрели прямо в лицо. И сколько раз я сам говорил Кесаде, чтобы он наказал наглецов, но он лишь усмехался и говорил, что они, христиане, не видят в этом ничего зазорного.
Для муиска взглянуть в глаза владыки — значило содеять великое святотатство. Ведь правители были люди самой знатной и древней крови, они высоко стояли над простым народом, они беседовали с богами и дарована им была магическая сила.
Вот почему древний обычай требовал, чтобы к правителю обязательно являлись с подарком. Вошедший должен был упасть на колени поодаль от трона, повернуться спиной к правителю и пасть ниц. При дворе же великого сипы полагалось каждому просителю иметь тяжкий груз на спине, дабы всем воочию было видно, сколь принижен перед ликом владыки его подданный.
Вот почему среди муисков существовало наказание, которое было для нас хуже любой смерти. Так, если вор, предупрежденный дважды, не возвращался к добропорядочной жизни, его приводили к касику, силой поворачивали голову и заставляли взглянуть в глаза повелителя. Затем виновного отпускали домой. Страшнее позора нельзя было представить. С этого дня никто во всей округе не разговаривал с ним, никто не помогал ему на поле, никто не сватал за него своих дочерей, род его прекращался. И провинившийся Сам искал себе смерти.
Все, что окружало правителя, почиталось священным. И если великого сипу одолевал кашель, то особа, к нему приближенная, вставала на колени и, отвернув лицо, с трепетом принимала мокроту в тонкий платок.
Стоит ли говорить, с каким почтением и страхом выслушивались все приказания великих. Испанцы такого и в жизни не видывали, хотя и превозносили перед нами свои порядки.
Множество касиков управляло народом. Но не все они были равно именитыми, ибо одни были более, другие менее знатного рода. Так, касик Тибакуя был на испанский манер как бы коннетаблем (главнокомандующим армией); касикам Гуатавиты, а значит, и мне, равнялись по знатности герцоги; касик Субы был как бы вице-королем, ну а самого великого сипу можно было сравнить разве только с испанским королем.
Титул «касик» был нам неведом, его принесли с собой испанцы и стали так называть всех наших правителей от мала до велика. Мы же самых главных называли «усаке», и были это вожди древних и многочисленных племен, главы знатных родов и особо отличившиеся военачальники. Сипа Тискесуса был «усаке усакия» — что значит великий из великих.
Знатных усаке окружали зависимые вожди низшего ранга — «сибин тиба», и прозвали их испанцы капитанами. Без этих капитанов правители не решали ни одного важного дела, а прежде советовались с ними, сзывая их в свою ограду: нужно ли заключать мир или начинать войну.
Но, пожалуй, больше всех почитали муиски воинов-атлетов
И были эти гуеча великанами. В бою они сражались с пикой в одной руке и с боевой палицей в другой. А волосы они потому и обрезали, чтобы сподручней им было наносить удары и чтобы не могли их самих схватить за волосы и захватить в плен. Доверенные слуги выискивали гуеча в больших и малых селениях и, найдя, представляли великому сипе. Им отводили особые кварталы в селениях, где они набирались силы и ловкости, учились искусству побеждать врага. Потому гуеча доверяли самые важные дела, они охраняли сон правителей и сопутствовали им в походах. В битвах гуеча сражались отрядами, по 50 человек в каждом, и любимые цвета их знамен были красный и черный. Кровь и смерть означали эти краски.