Америка и мир. Беседы о будущем американской внешней политики

СКОУКРОФТ: Но никто из нас ничего предсказать не может. Путин был избран Ельциным, и мне кажется, что результат вышел совсем не тот, которого хотел Ельцин.

ИГНАТИУС: Я теперь попросил бы каждого из вас вернуться к самой широкой постановке вопроса, встающего перед США в отношении России. Какие цели мы должны преследовать, имея дело с этой страной? Збиг, каковы национальные интересы и цели Америки в ее отношениях с Россией?

БЖЕЗИНСКИЙ: Мне кажется, что мы с Брентом, хотя и по-разному, если и не сказали прямо, то подразумевали, какими они должны быть. Нам хотелось бы видеть Россию в том или ином смысле более близкой к Западу. Я думаю, что политическая культура России является скорее европейской, чем азиатской. В некоторых отношениях ее можно было бы назвать евразийской. Однако преобладающий образ жизни, к которому стремятся русские, и ключевое культурное наследие, с которым они связывают себя, является по существу европейским, западным, христианским наследием. Поэтому разумно было бы поставить себе цель, пусть и отдаленную, — думать о России как о развивающейся демократии. Я думаю, что следующее поколение российских лидеров, после Медведева, будет более демократичным, более открытым, более европейским, чем теперешнее, и уж точно — чем предыдущее поколение.

Я надеюсь когда-нибудь дождаться, что российский президент — возможно, первый после Медведева, если Медведев будет править достаточно долго и Путин не возвратится, — может даже оказаться выпускником Гарвардской школы бизнеса или Лондонской школы экономики. Это не такое уж фантастическое предположение: российская элита старается посылать своих детей в британские и американские университеты, а не в Токио или Пекин. И в некоторый момент для России вполне может стать привлекательным понятие «Европы» от Лиссабона до Владивостока, потому что оно позволит удержать под властью России дальневосточные территории, которыми русские так дорожат.

Ирония истории в том, что альтернативное видение Европы до Урала, когда-то сформулированное генералом де Голлем, чтобы заманить русских ближе к Европе, вполне могло бы быть принято, если бы Россия решила самоизолироваться. Оказалось бы, что все труднее становится управлять этим огромным пространством к востоку от Урала в условиях демографического кризиса, пьянства, одной из самых высоких в мире цифр смертности, иммиграции и давления со стороны Китая. Вот тут и правда могла бы получиться Европа до Урала, но это было бы для России катастрофой. Разумеется, все это очень далеко идущие предположения, но такая перспектива, я думаю, русских тревожит. Поэтому я верю в создание геополитического контекста, который привлечет Россию к Западу, даже при наличии некоторых болезненных этапов. Это хотя и очень отдаленная, но не лишенная смысла цель.

ИГНАТИУС: Брент, как бы вы определили цели Америки в отношениях с Россией?

СКОУКРОФТ: Америка должна способствовать тому, чтобы Россия чувствовала себя удобно в одном доме со своими европейскими соседями. Со времен Петра Великого русские спорят о природе собственной души: европейцы они, азиат или азиаты с европейской облицовкой? Я согласен со Збигом. Мы должны помочь им найти свою нишу и почувствовать себя в ней комфортно. Без ирредентистских[7] настроений, враждебности и обид. Это может потребовать несколько отклониться от нашего пути, чтобы они почувствовали себя равноправными. Скорее всего это будет довольно долгий процесс.

В то же время я возражал бы против слишком больших уступок. Збиг, например, говорил о трубопроводах. Я думаю, что мы должны жестко настаивать на строительстве нефтепровода из Казахстана к Азербайджану по дну Каспийскою моря. Это не повредит России, но лишит ее монополии, позволяющей диктовать Европе.

ИГНАТИУС: Если это наши цели, то есть ли смысл так настойчиво проталкивать план развертывания противоракетных установок в Чешской Республике и в Польше? Ведь эти предложения администрации Буша вызвали серьезное недовольство Путина и всего российского руководства. Приблизит ли этот процесс американские цели, как вы их определяете, или будет мешать их достижению?

СКОУКРОФТ: Этот проект вызывает у меня недоумение. Президент заявил, что мы не можем позволить Ирану иметь ядерное оружие. И все же мы якобы строим защиту против этого оружия — то есть предполагаем, что оно будет создано в любом случае. Поэтому цель такого развертывания мне непонятна. И непонятно, кого оно должно защитить — Европу или США. И если только не появилось неизвестных мне технологий, то вряд ли можно защитить и то, и другое сразу.

Но меня воодушевляет последнее наше движение в этом направлении: до некоторой степени включить в программу ПРО русских. В общем, я недостаточно знаю обо всей этой программе, но для меня ее целесообразность под большим вопросом.

ИГНАТИУС: Збиг, а ваше мнение?