— Какая у вас музыка хорошая! — говорит молоденький капитан услужливо–вежливо. — И картины у вас красочные! — когда Яша вышел из мастерской. А Яша его спрашивает:
— А как дела у нас на этом фронте?
— Вы молодец, — говорит лейтенант, — вы юморист! И вкус у вас великолепный!
— Конечно, молодец! — гордо говорю я и, чтоб как‑то сбить его похвалу, не дать ему этой похвалой почувствовать себя лучше, продолжаю:
— Я горжусь своим мужем!
И он не растерялся, а отвечал, глядя на понятую, хорошенькую девочку, сидевшую в проходе коридора на стуле:
— Вот так каждая жена должна думать о своём муже!
— Ваши, наверно, так не думают, — прошипела я и быстро юркнула на кухню.
(У меня есть теория, я о ней говорила Поли: я давно подозреваю: женщины эмоционально умнее мужчин, и я представляю, как жёны их, в глубине своего животного дна, презирают — этих самых своих мужей. Но я отклонилась от темы обыска.)
— К телефону не подходите! Ничего не пишите! Идите, помогайте мужу, не мешайте нам! — говорили они мне. А я всё старалась хоть на миллиметр им досадить, нащупав их слабости.
— Какие у вас ботиночки буржуазные! — говорю я Горилле, глядя на его иностранные башмаки на громадной буржуазной подмётке–платформе.
— На израильской! — отвечает мне Горилла.
— У вас сионистская платформа?! — переспрашиваю я.
— Идите помогайте мужу.
— Я не могу оторваться. Вдруг чего‑нибудь подкинете! Или что‑нибудь прихватите, — ласковым голосом поддразнивала я и, заметив, что Горилла что‑то записывает себе на листочке, кричу:
— Яша, тут что‑то пишут! Посмотри!
— Товарищ майор, что записывает ваш сотрудник?! — спросил Яша.
Горилла весь съёжился, покрылся нежным покрывалом из подхалимства, произнося:
— Это я для себя! Это я для себя! Что почитать… переписываю, — и кладёт свой список на стол к майору. Смотрю: Ницше: «Так говорил Заратустра», «Ветки персика», Фрейд: «Лекции по введению в психоанализ», Вильям Шайрер:
«Взлёт и падение Третьего Райха», «Сутта-Нипата»…
Звонок в дверь. Открывает лейтенант — стоит красивая женщина, моя подруга Жанна, у которой часть нашей литературы спрятана.
— Проходите! — рукой приглашает её лейтенант.
— Нет–нет, в другой раз! — отвечает Жанна и, приветливо помахав мне рукой, пятясь назад, уходит. Мы договаривались ехать на рынок.
— Где она живёт?
— Здесь.
— В какой квартире?
— В тридцать пятой! — наобум отвечаю я. — А вы для дела или из‑за красоты? — опять нежно–ехидно спрашиваю я.
— Идите, помогайте мужу!
Нет, я не могу лишить себя такого… Я присматриваюсь.
— Вы нам надоели!
— И вы мне… — проглотив слова, говорю и быстро выхожу к Яше, который мне говорит тоже, чтобы я от них отстала. Но я уже не могу остановиться: им нравятся хорошенькие женщины, хорошая музыка, хорошие картины и хорошая жизнь, и на дне своего позвонка они тоже чувствуют всю нелепость этого прихода…
Мы знаем, что они ищут стихи Иосифа Бродского (наши друзья перепечатывали их, собирали). Для чего? Почитать для себя? На Нобелевскую премию представить? Что хотят найти в них?
«…Не мешай нам… Ступай и не приходи более… Не приходи вовсе — никогда, никогда…»
Вдруг молоденький лейтенант оживлённо и радостно тащит какую‑то книгу к столу майора. Что‑то нашли? Смотрю: издательство «Молодая гвардия», «Бабий яр» — А. Кузнецов. Но не книжка привлекла, а надпись, — перед побегом он был у нас и надписал, «с любовью…»
— Ваш человек, — говорю я, — вымылся у нас в ванне и исчез…
— У вас очень острый язык, — опять едко говорит мне Горилла.
— Не только язык, но и ум, — отвечаю я…
Они, видно, не знали, как от меня отделаться и отвязаться. На их радость, пришла моя сестра Оля, и я стала переговариваться с ней с балкона. Кричать:
— Купи чай, сахар!
— Денег нет! — отвечает она.
Я сбрасываю ей с балкона кошелёк.
— Что вы сбросили?
— Деньги! Не «Архипелаг ГУЛАГ» (одна из первых книг, привезённых на груди Натали Ниссен, была у нас глубоко спрятана). А вы что думали? Стихи? Кому‑нибудь по башке стихами… Насмерть.
А музыка играет… Плёнок большое количество. Коллекция большая. Старые книги. Статьи. Новые книги. Много. Книги идут с полок на стол…, на просмотр пристойного их содержания, совпадающего с требованиями коммунистического идеала, удовлетворяющего… идут на инспекцию…
На суд идут произведения. На казнь приглашаются книги. «Критика отвлечённых начал».
Владимир Соловьёв. — Прошла «Критика». «Лётчик Тютчев–испытатель» — Б. Б. Вахтин.
— «Ну, ничего, с душком; но ничего…» Обратно на полку. Подозрительное — «Маска красной смерти»… Эдгара По… Драма Ибсена — «Когда мы, мёртвые, проснёмся?» — Пронёсся вихрем роман Мережковского «Антихрист»… Побывали на столе многие: поэма Пшебышевского «Стезёю Каина»…, «Вырождение» Макса Нордау… Идёт…
Звонят в ставку. Свои машины они «отпустили» давно — ожидали несметного улова, но… Слушаю. Интересно.
— Ничего нет! Ничего нет! — говорит майор. — Но книги интересные.
Видно в трубке настаивают, что есть, мол, ищите. Тогда майор обращается к Яше:
— А где литература?
— Нету, — говорит Яша.
— Где?
— Нету! — повторяет Яша.
— А ведь была? — задумчиво, нараспев, подмигивая, понимающе говорит майор.
— Нет, — говорю я.