Америка, Россия и Я

Присылается по почте уведомление (не в «Большой Дом»!) на твоё имя, вылепленное золотыми буквами с твоим личным номером выигрыша, который уже включён в компьютер, где крутятся выигрыши. Попадаются до двадцати миллионов долларов, а тебя только просят заполнить карточку о продолжении держать твой номер кручения. В «Большой Дом» ты обязан идти, а тут ты можешь выбросить эту открыточку или подписать, вернув её обратно.

Первых дурачков–подписантов отобрали. Первый список составлен и помещён в компьютер. И если ты уже поддался первому обморачиванию, то с тобой продолжается дальнейшая работа: пришли марочку… и пошло твоё продвижение к тем счастливцам, которых показывают по телевизору.

В первый список мы не попали, попав во второй по виду нашей глуповатой наивности, прима–нившись на синенький сапфирчик, потом на брильян–тик, и даже — на орган. Пришло письмо: вы выиграли оргаПн!

Не имея никакого опыта общения с деньгами, хотя купля и продажа совместно с их психологическими следствиями старше всех обществ и государств, мы жили в неведении, не зная, как выписать чек, как работает банк, кредиты, вклады, «мортгеджи». Ничего не понимая, как вкладывать деньги — кто выигрывает? и кто зарабатывает? что ожидало нас?!

В деревне от бабушки я слышала, что существуют «поросячьи деньги». «Это деньги поросячьи», — говорила бабушка, и я думала, что есть такие особые деньги. Только гораздо позже я узна–ла, что так бабушка называла деньги от продажи поросёнка. От бабушки услышала и о другой разновидности денег — «на чёрный день»… Чёрные деньги, идущие на какой‑то чёрный день. В этот день, я думала, солнышко закатится и будет затмение. Деньги в чулках. Деньги в лифчиках. Деньги в Николаевских золотых рублях видела у тёти Маруси в горнице под матрасом; но основные ходячие деньги видела только в тот день, как и все советские люди, когда получала зарплату.

Опять же, о процентах, акциях, прибылях не имела никакого представления, не говоря уже о разных финансовых тонкостях и нюансах, хотя, повторяю снова, что толстый «Капитал» бедного Карла Маркса изучался с горшка и высказывалось мнение относительно всех прибавочных и убавочных стоимостей.

С каким успехом? Это можно видеть.

И тут в Америке мы погрузились в зелёный океан воздуха, в зелёную стихию, наполненную звуками: доллар! доллар! доллар! Не умея ни плавать, ни дышать, — хотя в первобытном обществе уже умели создавать цены, измерять ценности, выдумывать эквиваленты, взвешивать, — мы барахтались в этом океане зелёности.

Со всех сторон в уши, на улице, в театре, в телевизоре, в трамвае, в школе: доллар! доллар! неудержимо проникающее всюду: сколько? дёшево? купи! дорого? продай! сэкономь! сбереги! доллар! прибавь! взвесь! доллар!

Кто там барахтается на дне? Это мы. Пытаемся тоже ухватиться за что‑то плавающее. Хотим уметь считать и рассчитывать. Прибыль. Привес. Интерес.

Сидят и разговаривают два человека моего времени, умеющие дышать возвышенно и сверхвозвышенно, Яша и Анри Волохонский, ff ff ^и выросшие на поросячьих деньгах русской нищеты, но цветущие в воздухе благоухающем духом (не духами) философии, поэзии, стихов; встретившись на Западе, выясняют мистику денег, взвешивая, переоценивая.

— Сама жизнь выражается в желаниях производить оценки, — говорит Анри. — Всё оценивается.

— Да, — отвечает ему Яша, — различные ценности отличают одного человека от другого. Я предполагаю, что в России, за неимением денег, талант был почти абсолютным мерилом оценки человека.

— Сколько кто стихов знает?! — вставила я.

Но Яша, пропустив моё замечание, продолжает:

— Тут у общества другие оценки людей. Там — быть, а тут — иметь. Какие главные глаголы — быть и иметь! И нам, воспитанным на презрении к людям, торгующим деньгами, делающим деньги, как понять, что рисовать картины и делать деньги — это одно и то же искусство?

— Хотя деньги — и самый известный предмет в мире, — подхватывает размышление Анри, — но, кроме общепринятых, общедоступных истин, плоских истолкований, про мистику денег не знает никто. — И гордо добавляет:

— Что такое деньги, — не знает никто!

— Особенно, если нет ни одной копейки! — засмеялась я.

Оба философа молча на меня посмотрели, и я произнесла, осмелев:

— Все философы занимались только миропониманием, а не жизнепониманием. Чего людям хотеть и как действовать? В чувствах тоже должны господствовать философы.

Философия — не только наука, а вся жизнь.

Тут Анри обратился к Яше:

— Яша, ты крутил, крутил бутылочку, и выпустил «Джина» из бутылки.

— Может «Джин» спросить? :

— Яша, что тебе дороже — двадцать долларов или моё хорошее настроение? Это и есть оценка? Или это взвешивание? И это есть мистика жизни: тот, кто умеет блестяще оценивать — тот выигрывает жизнь? и тот нашёл драгоценный «философский камень»?

Ответьте мне, господа философы мира, метафизики, Канты, Шопенгауэры, Сократы — философия должна помогать жизни?!