Америка — справа и слева

— Да, — печально подтвердил мистер Блэйн. — Голливуд болен, Голливуд переживает очередной кризис. Причин много. — Он развел руками и поднял их кверху, как бы прикрывая голову от лавины, грозящей обрушиться на него. — Побеждает телевидение, обращая кинозрителей в телезрителей; в связи с инфляцией в стране производство кинофильмов сильно вздорожало, часто кассовый сбор не приносит ожидаемой выручки. Кстати, — он доверительно приблизился к нам через стол, — вы не поверите, но выяснилось, что курс на кассовый успех при полном пренебрежении к художественной стороне фильмов не оправдал себя. И вот, чтобы не вылететь в трубу, киностудии прекращают съемки уже запущенных в производство кинофильмов и ищут союза с телевидением — этим молодым гигантом, еще недавно казавшимся недорослем в коротких штанишках.

— Однако мы еще повоюем, — пообещал на прощание мистер Блэйн. Как-то незаметно он перевел разговор на другие рельсы, спрашивал, как идут дела у Бондарчука, что снимает Чухрай.

Простившись с мистером Блэйном, мы долго колесили по Лос-Анджелесу, то восхищаясь, то приходя в ужас от этого гигантского города, занимающего третье место в списке американских городов. Потом мы решили проехать его поперек, от пляжей Тихого океана до восточных окраин, но, утомившись, бросили эту затею на полпути, не проехав и пятидесяти миль. Прожив в Лос-Анджелесе четыре дня, мы убедились, что он оправдывает свое прозвище «девятнадцати пригородов в поисках города», ибо никто не может с точностью сказать, где кончается один пригород и начинается другой, то есть никто не может с уверенностью определить, где начинается и где кончается Лос-Анджелес.

У нас было много друзей в этом удивительном городе, и к концу нашего пребывания, до краев напичканные рассказами, цифрами и личными наблюдениями, мы уже не знали, чему посвятить наш очерк: тому ли, что Лос-Анджелес, как тесто на дрожжах, растет на военно-авиационной, военно-электронной, военно-космической и просто военной промышленности, или тому, что Лос-Анджелес — один из главных заповедников американской ультрареакции; тому ли, что участок земли под дом в районе Бэверли Хиллс стоит не менее четверти миллиона долларов, или тому, что негритянское гетто в районе Уоттс напоминает вулкан, готовый извергнуться в любое мгновение.

Мы спорили. Разложив на столе чистые листы бумаги, мы заглядывали в свои записные книжки и старались перекричать друг друга:

— В Лос-Анджелесе самые широкие, самые совершенные в мире автострады.

— В Лос-Анджелесе самый плохой, самый тяжелый в мире воздух.

— В Лос-Анджелесе все позволено, даже играть на сцене в чем мать родила.

— Городские правила Лос-Анджелеса, не отмененные до сих пор, запрещают солить огурцы в деловой части города, купать двух младенцев в одной ванне одновременно, продавать змей на улицах и стрелять зайцев из окон трамваев...

И все-таки мы решили рассказать о Голливуде, которому И. Ильф и Е. Петров посвятили в своей известной книге три главы. Они писали:

«Голливуд — правильно распланированный, отлично асфальтированный и прекрасно освещенный город, в котором живут триста тысяч человек. Все эти триста тысяч либо работают в кинопромышленности, либо обслуживают тех, кто в ней работает. Весь город занят одним делом — крутит картины, или, как выражаются в Голливуде, «выстреливает» картины. Треск съемочного аппарата очень похож на треск пулемета, отсюда и пошел термин «выстреливать». Все это почтенное общество «выстреливает» в год около восьмисот картин. Цифра грандиозная, как и все цифры в Америке».

— Асфальта и освещения в Голливуде прибавилось, — сказал нам известный кинокритик, когда мы прочитали ему этот абзац из «Одноэтажной Америки», и жителей в городе сейчас раза в три больше. Но в кинопромышленности осталось не более двадцати тысяч человек. Что касается картин, то прошлым летом во всем Голливуде «выстреливали» всего четыре картины, да так до сих пор и не «выстрелили».