Американа

Российская эмиграция своей большей и лучшей частью влилась в американский средний класс и вместе с ним бросила город на поругание опасным неграм, пуэрториканцам и либералам. Механизм социальной мимикрии работает безошибочно. Если бы всем этим москвичам, ленинградцам и киевлянам предложили в свое время покинуть город ради самой комфортабельной в мире деревни, они бы ни за что не согласились. Однако в Америке иерархия ценностей стала с ног на голову, и эмигранты добровольно и поспешно расстались с городской жизнью.

Вначале селяне-новички еще чувствуют неясное смущение. Выбрав себе пригородное жилье, они хвастаются тем, что от него полчаса езды до Манхэттена. Но очень скоро выясняется, что расстояние, которое можно покрыть в эти пресловутые «полчаса», не меньше Атлантического океана. Вдруг становится пронзительно ясно, что в Нью-Йорк ездить некогда, что на дорогах— пробки, на улицах—негры и совершенно негде поставить машину. (У нас есть знакомые, которые, приехав в Нью-Йорк из Балтимора, тут же вернулись обратно, потому что не нашли паркинга.)

Но главное даже не в этом. Главное—в Нью-Йорк абсолютно незачем ездить. Пригородная жизнь окутывает своего жителя паутиной услуг, которые делают город лишним. Где бы вы ни жили, в четырех минутах езды от вашего дома найдется супермаркет, в восьми — торговый центр, где можно купить все—от порнофильма до «роллс-ройса», в двенадцати—кинотеатр. И уже без всякого передвижения—достаточно открыть окно — вы становитесь обладателем природы: дерево, куст, грядка, плюс дерево, куст, грядка у соседа слева, плюс дерево, куст, грядка у соседа справа и так далее.

Разбежавшиеся из города эмигранты ничего не придумали сами. Они просто заимствовали чужой— американский—идеал. Как только эмигранты встали на ноги, они бросились за город догонять своих новых компатриотов.

Говорят, что бегство обеспеченного населения в «кантри» привело в упадок американские города. Мол, спасаясь в пригороде от суеты и преступности, средний американец обрек на гниение городскую культуру.

Однако что тут причина, что следствие? Не проще ли предположить, что американец никогда и не хотел жить в городе? Как и наш эмигрант, он только ждал, когда у него хватит денег на обзаведение загородной собственностью, чтобы наконец вырваться на волю.

В американской цивилизации есть сугубо провинциальный привкус, который, вероятно, достался стране в наследство от ее эмигрантского прошлого. В Новый Свет всегда ехали за чем-то. Каждый привозил сюда проект своей будущей жизни, свое представление о счастье, которое реализовалось в конкретном наборе, в перечне вещей, для счастья необходимых.

Все это вполне естественно. Дома вы живете, потому что тут родились — вас не спрашивали. Но эмиграция— проблема личного выбора. Это уже акт рациональный, продукт взвешенного суждения. Поэтому любая эмиграция настроена утилитарно: она думает, что знает, чего хочет.

Американская деревня (хоть и смешно ее так называть) эксплуатирует именно этот утилитарный подход. Жизнь в пригороде построена на представлении о человеке разумном, а значит, предсказуемом. Место личности здесь занимают духовные и материальные потребности человека. Пригород—это машина для производства счастья.

На самом деле это еще только комфорт, а не счастье, но на практике человек легко соглашается на такую подмену. Его легко убедить, что он всегда мечтал о своем домике, лужайке, бассейне, гараже, машине, безопасном районе, хорошей школе, чистом воздухе, богатых магазинах, уютных ресторанах, приветливой церкви, добрых соседях и живописном кладбище. Поэтому, например, во Флориде строятся целые городки, включающие все вышеперечисленные удобства. Жителям здесь обещают даже друзей. Сюда приглашают определенное количество бриджистов, рыбаков, любителей вышивать или выпивать. Неудивительно, что с самолета такие поселки похожи на курятники. Тем не менее кто из американцев не вкалывает всю жизнь в надежде на счастливую флоридскую старость?

Конечно, бухгалтерский подсчет потребностей, сама идея конкретного перечня радостей жизни не исчерпывает Америки. Достаточно того, что идея эта привлекает.

Это и есть те миллионы, которые видят в городе изобретение дьявола. Мы не устаем поражаться, как часто приходится встречаться с полным отрицанием Нью-Йорка даже у тех, кто живет в непосредственном с ним соседстве. У нас есть знакомый почтальон из Лонг-Айленда, который хвастается, что за 55 лет своей жизни ни разу не пересек городской черты. Причем до черты этой — миль тридцать.

Другая знакомая, из Нью-Джерси, не хотела верить, что мы пользуемся нью-йоркским сабвеем и до сих пор живы. Третья — учительница из того же штата Нью-Джерси — рассказывала, что еще девочкой побывала на мосту Джорджа Вашингтона, откуда отец ей показывал Манхэттен. С тех пор и к мосту не подъезжала — незачем.

Первый город на Земле, как сказано в Библии, построил злодей Каин—добрый Авель ничего не строил. Для миллионов пригородных американцев на городе до сих пор лежит каинова печать, и снимать ее, похоже, никто не собирается.