Американец

Отец впервые назвал его Американцем. Подросткам крайне редко давали прозвища, только когда взрослые начинали воспринимать их всерьез. С недавних пор в нашем квартале взяли моду называть его именно так. «Ты вроде все тот же, но при этом в тебе появляется что-то новое, – как-то сказал мне Лео. – В наших краях без клички ты никто».

– Сынок. – Отец снова пошел в наступление. Похоже, он был в ярости. – Учти, я за свою жизнь успел наслушаться ложных клятв…

Было ясно, к чему он клонит: я должен перестать водиться с Лео. Отец боялся, что судьба моего друга, с самого его рождения предопределенная криминальной деятельностью Человека-паука, может оказаться заразной. Самым удивительным было то, что отец желал расстроить мою дружбу с Лео по тем же самым причинам, по которым я ею дорожил. Все полагали, что знают, каков на самом деле мой друг и к какой человеческой породе его следует относить, однако в действительности они не знали ровным счетом ничего ни о нем, ни обо мне. Они позабыли, каково это – чувствовать себя заблудшей душой, а ведь это и есть детство – сад, в котором легко потеряться и где никто тебя не найдет, и когда кажется, что надежды на спасение нет, из чахлых зарослей ежевики появляется незнакомец; он крутой и харизматичный, ему на роду написана трагическая судьба, но ты слишком молод, чтобы это понять, ты еще не знаешь, что друзей не выбирают, равно как и родителей или родной город. А для моего отца этот парень и его семья олицетворяли вчерашний день. Кому нужны истории о зове крови, чести и револьверах, когда можно сколотить состояние, просто позвонив по телефону?

– Ты знаешь, каково это – каждый день вставать ни свет ни заря и выходить из дома, не посрав? – спросил он меня. – И каково это – прийти на работу и знать, что следующие восемь часов придется пахать лишь для того, чтобы купить новую покрышку, потому что старую шайка лоботрясов пырнула перочинным ножиком?

Я еле удержался, чтобы не поправить его: ножи мы используем самые настоящие.

– Нет, ты не знаешь, – продолжил он. – Ничего ты не знаешь. Ты просто сопляк и шляешься с другими сопляками, по которым тюрьма плачет. – Он сорвался на крик. – Где ты прячешь деньги, полученные от шиномонтажника, а? – Он протянул руку и принялся обшаривать мои брюки. – Где они?

– Пап, хватит! – завопил я. Он отпустил меня, но «мерседес» повело на середину проезжей части. Если бы в ту секунду по встречной полосе ехала машина, мы отправились бы прямиком на небеса, но отец, к счастью, вывернул руль, подъехал к забору, за которым находился аэропорт, и затормозил.

Отсюда были видны готовые к взлету самолеты. Красные огоньки обозначали взлетную полосу, вдалеке со светящимися маячками стояли аэродромные сигнальщики в ярких жилетах. Смеркалось. Я повернулся к нему. Если бы он не дышал так тяжело, можно было подумать, что передо мной тот же кроткий мужчина, который совсем недавно брил своего старика отца.

– Помнишь мальчика из твоей школы, он еще все время возился с тряпичным пупсом?

– Даниелино Карапуз, – сказал я. – Конечно, я его помню.

– Он не переехал на север, как мы тебе рассказывали.

– Знаю, папа.

Он поднял на меня глаза.

– А ты знаешь, кто взорвал тот поезд? – спросил он. – Кто?

Я вздрогнул. Что-то подсказывало, что ответ мне не понравится.

Самолет проехал полосу до конца, почти до самой ограды, развернулся и остановился в ожидании сигнала. Через несколько секунд мотор взревел, и самолет начал набирать скорость. Еще несколько мгновений – и он был уже далеко.

* * *

Несколько дней спустя я пришел к Американцу в гости, и дверь открыл Человек-паук. Поначалу он меня не узнал. Годы, проведенные за решеткой, подумал я, стерли из его памяти мальчишку с зубной пластиной, на чьих глазах он выбросился с третьего этажа.

Американец жаловался, что после выхода на свободу Винченцо почти не появляется дома. Он точно был не из тех отцов, что водят своего сына и его лучшего друга в зоопарк или забирают их из гостей. Хотя мы и сами не рвались в зоопарк, да и на дни рождения ходили от случая к случаю.

– Ну и? – спросил он, увидев мое вытянувшееся лицо. – Зайдешь или как? Лео уже целую вечность не может отлипнуть от «Сеги»…

Винченцо был в белой майке и рваных джинсах. Высокий, светловолосый и широкоплечий, он занимал весь дверной проем. Он выглядел постаревшим, не таким, как раньше, когда они вместе с Кирпичом хозяйничали на улицах квартала. Пропахший табаком и со спутанной бородой, он смахивал на опустившегося боксера в финале карьеры. Его взгляд был подернут сероватой пеленой. Синие глаза – точь-в-точь как у Лео – потускнели. Ты смотрел в них и будто вглядывался в ночное море, становилось не по себе: это был взгляд убийцы.

– Ты все ж таки обзавелся шикарной улыбкой, – сказал он, провожая меня. – Надо записать номерок твоего дантиста.

Я покраснел, сердце бешено заколотилось. Мне вдруг вспомнились слова отца, и я испугался, оттого что оказался наедине с этим человеком.

Мы вошли в комнату Лео.

– Подыграй мне, – шепнул Человек-паук.