Американец

Элеонора взяла из корзины апельсин, медленно повертела его в руках. Затем решительно и категорически заявила:

— Может. Но только в постели. Прямо здесь! — И игриво швырнула в него апельсин. Причем так быстро, что он едва успел прикрыть свои гениталии. — Эй-эй, полегче!

— О, pauvre petit choux![42] — Она начала ласкать его и целовать. — Ну и где у тебя болит, мой маленький?

— Твой сарказм неуместен. Он не всегда такой маленький.

— Где? Вот здесь?

— Нет, не совсем…

— Здесь? — Она прильнула губами к его паху. Несколько раз куснула, потом подняла глаза. — Вообще-то мог бы лучше начать есть свой апельсин, чем, как вульгарный вуайерист, глазеть на голую женщину.

— Вообще-то я об этом и не помышлял. — Он поднял апельсин с ярко-красной маркировкой на боку «Produkt von Israel».[43]

— Похоже, ты все-таки предпочел этот чертов апельсин своей любимой женщине, — не скрывая откровенной иронии, заметила Элеонора.

— Увы, женщины полны противоречий, — ответил Палмер. — Разве не это ты сама предложила мне минуту назад?

Она неопределенно кивнула.

— Сама идея попахивает откровенным сладострастием. Заставляет меня считать себя проституткой, сексуальным объектом, рабыней…

— И это тебя возбуждает?

— Ешь свой апельсин, — приказала она. — Ну а мне хватит твоей маленькой сосисочки.

Глава 26

Ровно в три часа Элеонора ушла к себе в номер, чтобы привести себя в порядок и переодеться. Палмер принял душ, неторопливо выбрал костюм для приема — строго деловой с белой рубашкой и соответствующим галстуком. Из своего многолетнего опыта общения с французскими бизнесменами и официальными лицами он прекрасно помнил, что в их стиле выглядеть как можно более одинаково — аккуратно, чистенько и, что самое главное, не очень броско.

Есть, конечно, и другие формы одежды для деловых тусовок: не совсем традиционный покрой пиджака, какая-нибудь рубашка с необычным покроем воротника или формой пуговиц, не слишком коротко подстриженные волосы. То есть все, что угодно, лишь бы как можно больше отличаться от других, не быть на них похожим…

Выбрав из стопки белых рубашек, аккуратно сложенных горничными, именно ту, которая показалась ему наиболее подходящей для данного случая, Палмер отнес ее в гостиную. Сел в кресло у коктейльного столика, внимательно рассмотрел при свете торшера. Вроде бы обычная, как и все остальные, и все-таки что-то в ней было странным. Что?

С тех пор, как они с Эдис расстались, он, естественно, перестал пользоваться услугами ее домработницы миссис Кэйдж и начал отправлять свои рубашки в прачечную. Поэтому за последние несколько месяцев на всех из них появилась метка «ПАЛМ». На всех, кроме этой! Интересно, почему? Кроме того, уголки ее воротничка были несколько длиннее, чем обычно, и расставлены чуть шире.

Разорвав голубенькую бумажную ленточку, он взял рубашку за воротничок и, резко тряхнув, полностью раскрыл. Из нее выпала подложенная внутрь легонькая упаковочная картонка, но не полетела, как обычно, а просто рухнула на пол. «Совсем как свинец», — подумал Палмер, поднимая ее. Да, на вид толще, чем кладут в нью-йоркских прачечных. И явно тяжелее. Он взял со стола фруктовый нож, осторожно взрезал один край, раскрыл картонку как книжку. Неужели там что-то есть? Что-то настолько важное, чтобы прятать таким сложным образом?

Оказалось, да, есть, тридцатипятимиллиметровые негативы фотоснимков! Целых два, лежащих рядом друг с другом. И на каждом — шесть изображений размером с почтовую марку.

Уголком бумажной салфетки Вудс аккуратно вынул один из снимков, поднес к свету: несколько страниц стандартного формата со следами дырокола на левой стороне. Шрифт, как и положено при такой съемке, был, само собой разумеется, уменьшенный до предельного минимума, но Палмеру хватило даже беглого взгляда, чтобы понять — это наверняка копии какого-то секретного правительственного или даже разведывательного документа. Но зачем? Для чего и с какой целью?

Отложив рубашку со снимками в сторону, он задумчиво посидел, пытаясь разобраться в том, что, собственно, происходит и, главное, каким образом эта рубашка попала в его личный багаж. Ее ведь там точно не было, когда он сам распаковывал вещи в парижском «Рице». Так откуда?

Да, жаль, что нет лупы. Хотя в данный момент его не столько интересовала суть этих документов, сколько возможность понять, кто именно пытается использовать его в качестве курьера. Или, наоборот, что еще хуже, подставить…

Скорее всего, белая рубашка со столь откровенно спрятанными в упаковочной картонке негативами была подложена ему в Париже. Так сказать, на всякий случай. В тот самый день, когда Кассотор и Фореллен всеми правдами и неправдами пытались вытащить из него нужную им информацию. Что ж, для двойного блефа проделано вполне грамотно и профессионально. Полностью отвлечь его внимание, направив совершенно в противоположную сторону. И это, надо признаться, им почти удалось, если бы не случайность. Ох уж эти случайности. Вечно они мешают, путают все карты.