Американец, или очень скрытный джентльмен

Если он не соратник моего посетителя, а в этом я почти уверен, то он представляет серьезную угрозу. Он точно не член международного клана выходцев из тени — он не из банды ЦРУ, не из шайки ФБР, не из клуба М-15, не из конторы бывшего КГБ. Все они действуют куда более профессионально и в своем роде куда более очевидно. Он не может быть полицейским-иностранцем. Те всегда разгуливают парами, как монашки, а он один. В этом я совершенно уверен. Он не итальянец. Он не так выглядит, не так себя ведет, не так одевается.

Кто же он тогда, черт побери?

Как и в прошлый раз, я захватил припасы для пикника: две бутылки охлажденного «Асприньо» — букетом он похож на «москато», но frizzante[67]; каравай деревенского хлеба — пухлый круг пропеченного теста; пекорино не каждому по вкусу, очень уж духовитый, так что я взял два шарика моцареллы, сто пятьдесят граммов проскутто, сто граммов пармской ветчины, большую банку зеленых оливок без косточек; как и тогда — термос сладкого черного кофе. На сей раз я сложил еду не в рюкзак, а в плетеную корзину. Чем-то мы будем похожи на актеров из «Комнаты с видом» — мой посетитель и я.

В рюкзаке лежал разобранный «Сочими», каждая часть завернута в лоскут хлопчатобумажной ткани.

Мы не стали встречаться ни на Пьяцца дель Дуомо, ни в моей квартире. Мы назначили свидание на захолустной железнодорожной станции подальше от города, в конце долины, неподалеку от дороги, которая ведет выше в горы, куда нам и надо.

Станция была скорее полустанком, одна платформа на два-три вагона, одноколейка и станционный домик в две комнаты. По обеим сторонам от насыпи круто уходили вверх склоны узкой долины, заросшие лиственным лесом. Метрами двумястами выше на склоне напротив станции лепилась деревушка — домишки из желтоватого камня, насмешливо взирающие на здание станции из бетонных блоков.

Дверь в зал ожидания была заперта. Дорога доходила до платформы и заканчивалась асфальтовым кругом — сквозь щели проросла трава; на всем пути под колесами скользили серые камешки — их смыло дождями со склонов. Местами дорогу пересекали влажные полосы — там, где мокрый склон продолжал плакать. Быстрая, порожистая речушка бежала вдоль железнодорожного полотна — она была полноводна после недавних ливней, под стальные опоры моста нанесло груду веток и травы.

Солнце немилосердно жарило «ситроен». Я отстегнул и откинул парусиновую крышу. Шею припекало, и я надел панаму, которую обычно держу на заднем сиденье. Иностранцы-англичане моих лет носят панамы. Носят их и художники — даже те, которые рисуют бабочек.

Поезд пришел по расписанию — коротенький состав из трех вагонов с дребезгом миновал поворот, над его трубой колыхался столб дыма от отработанного дизельного топлива — точно плюмаж на рыцарском шлеме. Собственно, рельсы были проложены по той самой долине, по которой когда-то двигались рыцари-тамплиеры — шли сражаться за Бога и богатство, что, по сути, было для них одно и то же. Деревья словно бы отшатнулись от вторгшегося в их мир локомотива.

В поезде было не больше десятка пассажиров. На этой станции не сошел никто, кроме моего посетителя.

Мы обменялись рукопожатием. Поезд издал трубный звук, взревел дизельный двигатель. Колеса медленно провернулись, преодолевая силу трения. Поезд прогрохотал по мосту и вскоре исчез из виду — впереди, среди леса, его ждал еще один поворот. Звук, поглощенный деревьями, смолк, как отрезало.

— Господин Мотылек. Приятно видеть вас снова.

Рукопожатие было таким же крепким, как то, которое осталось в памяти. Я увидел свое отражение в солнечных очках — тех же самых, сквозь которые меня изучали у сырного лотка на рынке, сквозь которые в меня вглядывались поверх «Мессаджеро».

— Хорошо доехали? — поинтересовался я. — Я не очень-то уважаю итальянские поезда. Слишком в них тесно.

— Именно. И все же поездка была славная. Со станции, где я… в смысле, с одной из станций открывался такой потрясающий вид. Прекрасное вы выбрали место для заслуженного отдыха.

Последние слова были произнесены столь иронично, что оба мы улыбнулись.

— В нашем деле люди не уходят на отдых, — заметил я. — Они уходят со сцены.

Она рассмеялась, сняла очки и сунула их в кармашек темно-синей спортивной сумки.

Да, мой посетитель — женщина. Дело близится к концу. Теперь можно и проговориться. Даже если вы и надумаете что-то предпринять, мы успеем замести следы.