Американец, или очень скрытный джентльмен

На одной из вершин, каменной петушиной шпорой торчащей над линией горной цепи, стоит замок. Он давно пришел в упадок, сохранилась лишь крепостная стена, а внутри ее — три гектара полуразрушенных стойл и сараев, амбаров и рыцарских покоев. В замок есть лишь один вход, который защищен мощной железной решеткой, обмотанной тремя цепями из сплава титана и стали, цепи замкнуты крепкими замками. Видно, что кто-то пытался — безуспешно — цепи подпилить: на земле валяется несколько полотен от ножовки, попорченных от неумелости или избыточного рвения. Какой-то человек поумнее пытался увеличить зазор между прутьями с помощью гидравлического домкрата. Ему это удалось, но только отчасти.

Похоже, что для всех, кроме меня, замок остается столь же неприступным, как и во дни Крестовых походов. Я нашел лазейку — голова у меня устроена так же, как и у древних строителей, они тоже были привычны к извивам интриг, к многообразным потребностям, к тому, что всегда должен быть тайный лаз, веревка, припрятанная у окна, лестница, замаскированная в стене.

Неподалеку от замка расположены руины монастыря, Конвенто ди Валлиндженьо. Жутковатое место. Монастырские стены, как и стены замка, выдержали натиск времени. Более того, внутренние постройки находятся в куда лучшем состоянии. Не все кровли провалились. Говорят, здесь правят бал духи. Местные ведьмы — а их в этой части Италии до сих пор предостаточно — шарят по могилам монахов. В 1942 году верхушка местного гестапо проводила здесь свои шабаши. Говорят, здесь похоронен один из старших офицеров гестапо. Ведьмы добросовестно разыскивают это ценное захоронение, но пока не преуспели.

В окрестностях этих руин расположены небольшие деревеньки — Сан-Доменико, Леттоманопелло, Сан-Мартино, Кастильоне, Капо д'Аква, Фосса. Крошечные поселения, наполовину опустевшие — жители выбыли в Австралию, Америку, Венесуэлу, спасаясь от чумы, засухи, безработицы, от нищеты и беспросветности сельской жизни в двадцатые и тридцатые годы.

Я хорошо знаю эти места. Как и другие, лежащие дальше, за горными перевалами, куда ведут тропы, по которым могут пробраться только серны, или пастухи, или дикие вепри, или храбрые до идиотизма лыжники после первого сильного снегопада.

Эта долина — часть истории. Горы — часть истории. С лоджии не видно — мешают тополя, высаженные в парке Сопротивления 8 сентября, — но в семнадцати километрах отсюда есть мост через реку, скрытый подлеском, ежевичником и ломоносом. По нему не ездят уже лет пятьдесят. Новый мост, часть шоссе, находится двадцатью метрами ниже по течению.

Продравшись сквозь заросли, я ступал на его каменную арку. Я знаю — я читал книги по краеведению, — что по этому мосту проезжали Оттон и Конрад IV, Карл I Анжуйский, два английских короля — Генрих III и Эдуард I, не говоря уже о многочисленных папах — дипломатичный Иннокентий III, хитрый крестоносец Григорий X, коварный Бонифаций VIII и легковерный чудотворец Целестин V. Все они были творцами истории, творцами судеб, людьми, оставившими свой след во времени.

Поскольку я романтик — хоть и не поэт, но творец, прошу этого не забывать, — я представляю себе, как топочут, оскальзываясь, копыта по каменной вымостке, как развеваются вымпелы на кончиках копий, как позвякивает уздечка и побрякивают доспехи, как шуршат кольчуги и поскрипывает кожа. Я вижу, как в водах реки отражается сталь копий, многоцветие шелков и знамен.

История: замок и монастырь, деревни, мост, дороги, церкви, поля. Мне нравится незамысловатая история обыденных вещей.

Сегодня в горах настоящее пекло. Я уже двадцать минут карабкаюсь по каменистой тропе. На склоне смотреть особенно не на что: шалфей, чабрец, низкий кустарник, чертополох, чьи стебли облеплены улитками в бело-коричневую полоску — раковины запечатаны высохшей слизью, чтобы защитить от палящего солнца, они кажутся жемчужинами, сгустками смолы, выступившей на стеблях и спекшейся в полуденном жару.

Крупные камни шатки и ослепительно-белы, как зубы после отбеливания, ступать приходится осторожно. Не будь здесь столько булыжников, я бы поехал на машине, но я не могу рисковать пробитым картером или покореженной осью. Я должен сохранять способность к передвижению.

В конце тропы, которая причудливо петляет по склону холма, на самом кряже стоит разрушенная башня и крошечная церковка, по сути часовня, когда-то располагавшаяся внутри небольшого форта и имевшая особую важность, ибо с нее открывается вид на южную оконечность долины, туда, где начинается крутой спуск на равнину. Извилистая дорога по сужающейся долине видна на десять километров. Этой дорогой теперь пользуются редко: дальше к востоку проложена современная автомагистраль. А вот крестоносцы проходили именно здесь, башня и церковь когда-то принадлежали первым банкирам на земле, рыцарям-тамплиерам.

Я добираюсь до вершины и подыскиваю удобный валун, на котором можно посидеть совсем рядом с разрушенной башней. Солнце палит без жалости. Я вытаскиваю из рюкзака бутылку и вливаю в себя воду. Она нагрелась, не особенно освежает и отдает пластмассой.