Американец, или очень скрытный джентльмен

В конце улицы от обочины отъезжает синий «Пежо-309» с римскими номерными знаками, двигатель натужно ревет. Но заднем стекле — наклеечка, говорящая о том, что машина прокатная и принадлежит «Херцу». Внезапная вспышка déjà vu[71] — я узнаю машину: она стояла на улице возле винной лавки в тот день, когда я впервые увидел выходца из тени. Это та машина, водитель которой беседовал со стариком, когда я ездил смотреть старую ферму и открыл те удивительные фрески.

Я возвращаюсь к столику, допиваю воду. Вдруг захотелось пить, горло пересохло и засаднило. Я не сажусь.

Он не знает, зачем я сюда приехал, не знает, что я пользуюсь услугами этой почты. Это-то очевидно. Если бы знал, не вломился бы вот так в открытую на пьяццу. Теперь он за пределами деревни, так что опасности никакой; я быстренько плачу за кофе, пересекаю пьяццу и раскидываю на две стороны полоски яркого полиэтилена.

Старый почтмейстер стоит за стойкой и разглаживает на ее поверхности плакат, посвященный памяти Муссолини. Здесь дуче до сих пор вспоминают с приязнью и каждую годовщину его смерти отмечают, развешивая на углах улиц листки бумаги с траурной каймой.

— Bon giorno, — говорю я, как у нас заведено.

Он тоже, как заведено, хмыкает и вздергивает подбородок.

— Il fermo posta? — спрашиваю я.

— Si!

Он достает из ячейки конверт. Пухлый, отправленный из Швейцарии, однако не заказным, лежащий отдельно от стопки обычной корреспонденции. Я узнаю руку, надписавшую адрес. Взвешиваю конверт на руке: это бумаги на подпись. Как всегда, почтмейстер не спрашивает у меня никаких документов. Я кладу деньги на стойку, и старик хмыкает снова.

Бросать здесь «ситроен» не имеет никакого смысла. Выходец из тени знает, что он там, в конце строя деревьев, рядом с торчащими корнями и собачьей какашкой. Я иду прямо к машине, сажусь за руль, запускаю двигатель. Нужно скорее уехать с пьяццы — она может стать для меня такой же ловушкой, какой посыпанная песком арена становится для быка.

Когда я трогаюсь, мимо, шаркая, проходит моя знакомая старая кружевница. Она узнаёт меня, поднимает руку и отрешенно ею взмахивает. Я машу в ответ, почти механически.

Выехав на шоссе, я останавливаюсь и оглядываю дорогу в обоих направлениях. Никакого транспорта в виду, за исключением мужика на мопеде — из выхлопной трубы вырываются клубы дыма. Я даю ему проехать. Он в берете, лицо хмурое. Синего «пежо» не видно. Я еду в сторону города и внимательно слежу, не появится ли автомобиль выходца из тени. У дороги его нет. В зеркале заднего вида он не появляется. В следующей деревне, домики которой обвели контуром бок горы, я останавливаюсь у магазинчика. Жду. «Пежо» не появляется. Еду дальше.

На следующем перегоне, неподалеку от деревушки Сан-Грегорио, где по сияющим пшеничным полям с островками чечевицы и шафрана проходит золотистая рябь жара, я заприметил его машину. Она стоит чуть в стороне, на проселке. Выходец из тени оставил ее тут, а сам пошел по тропинке к развалинам маленького римского амфитеатра, окруженного тополями.

Он не прекратил преследования. Он просто дает понять, что пока не представляет для меня угрозы и что знает про Мополино.

Я поставил машину за развалившимся зданием у дороги. Похоже, сейчас подходящий момент встретиться с ним лицом к лицу. Надо только пройти через абрикосовый сад, пересечь речку по современному бетонному пешеходному мосту рядом с ирригационной трубой и прошагать сто метров до амфитеатра. Он увидит, как я подхожу, у него будет время на то, чтобы подготовиться, но не на то, чтобы устроить мне ловушку. Это я его застану врасплох, не наоборот. Да, и мне понадобится подойти к нему поближе. Вальтер — хорошее оружие ближнего боя, но на расстоянии больше тридцати метров за точность попадания не поручится даже герой боевика. Куда уж мне, я вовсе не такой великий стрелок.

В этом амфитеатре круглые стены из тонких красных кирпичей, ведущие вниз ступени, как на футбольном стадионе, арена заросла короткой, пожухшей от солнца травой; здесь и принял мученичество святой Григорий; амфитеатр стал свидетелем его последних часов, унижения, бичевания и агонии. Что же, пришла пора колесу Фортуны совершить полный оборот, пусть древние камни станут свидетелями еще одной грамотно совершенной казни.

Что и говорить, если убивать его, то делать это надо здесь. В полях никого нет, и мой выстрел, вернее, наши встречные выстрелы не коснутся ничьих ушей. А если кто их и услышит, решит, что стреляют по птицам. Избавиться от тела будет несложно. Я могу отвезти труп в горы и бросить в расселину, а потом навалить сверху камней, чтобы воронам было неповадно привлекать к нему внимание.

Но я совсем не хочу его убивать, разве что не будет другого выхода. Дело неопрятное, а потом — его хватятся, приедут искать, по ходу дела найдут меня. Они будут знать, что он не просто так приезжал в эти края, пойдут по его следам, будут вынюхивать, все начнется сначала.

Лучше всего его попросту отвадить. Я это знаю, но знаю и то, что вряд ли такое решение проблемы возможно. Выходцы из тени просто так не исчезают.