Американец, но все-таки русский

Пока трое бойцов на всякий случай дежурили у дороги, Лисин запустил двигатель, в несколько приемов развернул автомобиль и потихоньку вырулил к придорожным кустам.

— Давай, никого, — крикнул ему Конопко.

Пикап перевалился через бугор, повернул вправо и остановился, чтобы принять на борт пассажиров.

— Поехали! — заявил Власов и хлопнул ладонью по крыше кабины.

Автомобиль оставил в лесу огромный клуб сизого дыма и рванул в южном направлении.

Ехали они долго. Сначала по хорошему асфальту, затем по грунтовке, а в конце и вовсе по бездорожью, с трудом выбирая путь.

Когда в баках закончился бензин, люди закидали пикап ветвями и дальше пошли пешком. Часы показывали одиннадцать дня.

На одном из коротких привалов Власов доложил своему начальству по спутниковой связи об удачном спасении пленников. Потом Карбанов спросил его, куда следует группа.

— Командование сбросило мне координаты точки, расположенной недалеко от побережья, — ответил Сергей. — Там нас и подберут. Надеюсь, долго нам загорать не придется.

Карбанову вначале показалось, что все это отдавало странной и излишней сложностью.

«Зачем тащиться к черту на рога, аж на побережье, когда мы могли бы спокойно вернуться в расположение защитников Рамира? — думал майор. — Это гораздо ближе и надежнее. Мы только что доставили в город свежий взвод гвардейцев, боеприпасы, питание. Там присутствует российский советник, у него есть связь».

Но потом Николай перестал об этом размышлять. За несколько часов пути на пикапе группа серьезно отдалилась от Рамира. Не возвращаться же обратно? Да и капитан Власов не выглядел неумехой. Он явно знал, что делал.

Первый серьезный привал для обеда и отдыха Сергей устроил в три часа дня. Люди выбрали тенистую полянку, упали на траву, разулись, расстегнулись, умылись и принялись обедать. Парни щедро делились с вертолетчиками своими сухими пайками. После долгой голодовки те с удовольствием уминали тушенку, галеты, овощное рагу.

Наевшись, все прилегли отдохнуть.

— Был я в прошлом году в Белоруссии у родственников, — лежа на спине, проговорил Кар-банов.

— Это у тех, которые живут под Гомелем? — уточнил Миша.

— Точно. Дядька мой по отцу с большой семьей. Поехали мы как-то в соседний район на рынок, а по пути завернули в одно местечко — Красный Берег называется.

— И что же?

— Есть в тех краях один мемориальный комплекс. Мне впервые довелось его увидеть. Чистенький, ухоженный, всегда в цветах. Белорусы очень бережно к нему относятся. Выполнен мемориал в виде белых школьных парт, стоящих в три ряда, точно как в учебном классе. Перед партами доска, за ней белый кораблик, воплощающий детские мечты, рядом цветные витражи с рисунками. А на каменном полу в виде красного гранита словно растекается детская кровь. Мерт-вый класс, одним словом. Я как рядом с этими партами встал, так мурашки по коже побежали, честное слово.

— Никогда не слышал об этом мемориале, — признался Михаил.

— И я тоже, — тихо сказал Равиль.

— Маленький он, скромный. Но впечатление, скажу я вам, производит сильнейшее.

Вертолетчики лежали на сочной травке в центре поляны. Им удалось немного вздремнуть еще под лестницей, поэтому сейчас они бодрствовали. Их спасители расположились ближе к деревьям. Один дежурил, прислонившись спиной к толстому стволу, остальные спали.

— А в память о каких событиях он сооружен? — спросил Гусенко.

— Во время войны там находился один из самых жутких концлагерей. Нацисты привозили туда белорусских детей в возрасте от четырех до пятнадцати лет, чтобы забирать у них кровь.

— Суки! — пробормотал Равиль.

— По другому не скажешь, — согласился Карбанов. — Детская кровь считалась куда более здоровой и чистой, чем взятая у взрослых людей. Ее переправляли в госпитали и переливали раненым немцам. А в Красном Берегу эти негодяи придумали новый — «научный» метод забора крови.

— Что за метод? — играя желваками, буркнул Миша.

Николай Алексеевич тяжело вздохнул и продолжил:

— Для этого фашисты выбирали совершенно ослабевших детей, здоровье которых пришлось бы слишком долго восстанавливать. Делали им специальный укол, чтобы не сворачивалась кровь, подвешивали под мышки, сжимали грудь. Потом срезали со ступней кожу. Снизу подставляли ванночки. Вот и все. Через час — обескровленный отработанный материал. Тела этих несчастных ребятишек сжигали тут же в печах. Почти две тысячи детей попали в Красный Берег. Большинство из них погибло.

Мужики помолчали. Карбанов дотянул сигарету, затушил и прикопал окурок.

— Посетив мемориал, мы весь день молчали, ни о чем не хотели говорить, — сказал майор. — А когда покончили со своими делами в соседнем райцентре, не сговариваясь, повернули в цветочный ряд, чтобы купить букет, снова заехать в Красный Берег и положить его к белым партам. Так женщина, узнав, для чего нам цветы, собрала огромный букет и наотрез отказалась брать за него деньги. Вот так.