Американка

Иногда она делала вид, что бросает пить. Надевала пальто одновременно с Сандрой и заявляла, что, прежде чем засесть за вечернюю работу, должна прогуляться на свежем воздухе. Но любой идиот догадался бы по ней, что она направляется в кабак. Порой она и не скрывала этого.

— Я выпиваю под настроение. ВЫПИВАЮ.

А еще они в самых расплывчатых выражениях обсуждали будущее Сандры. Никто Херман продолжала давать Сандре добрые советы. Как обычно, весьма абстрактные. Если с этим советом все в порядке, Никто, значит, это со мной что-то не так.

Целеустремленность, планирование.

Но это до того, как Сандра, в отсутствие Никто, нашла среди ее вещей то письмо. Последнее письмо Дорис.

Никто его даже не открыла. Оно так и лежало, забытое, в очередном мешке с материалами, собранными для диссертации.

«Дорогая Никто,

Когда ты прочтешь это, я уже пущу пулю себе в голову…»

Значит, она не распечатала его, Никто. Это сделала Сандра. Когда была одна в рабочей каморке Никто Херман. А потом сбежала.

Через пару недель она об этом пожалела и попыталась снова связаться с Никто Херман, найти ее, чтобы все рассказать, но было уже поздно.

Никто Херман в ее кабинете не было. Ее нигде нельзя было найти.

Итак, когда Сандра в один из самых последних дней, перед тем как собрать свои вещички и подняться на борт парома, отплывавшего в Германию, решила навестить Никто Херман в ее квартире, ей открыл человек, которого она никогда прежде не видела. Мальчишка, парень, он показался ей немного знакомым. Он был похож на тех парней, которых она порой, скажем так, «подбирала» в танцклубе, том самом — в подвале, в «Алиби».

Никто Херман здесь не живет, сказал он. Он не знал, где она. Не имел ни малейшего представления.

Он снял квартиру по объявлению на университетской доске. Он приехал из другого города и страшно обрадовался тому, что так легко нашел жилье. На квартиры была очередь, но он оказался первым.

Она, Сандра, стояла в подъезде на лестнице. Вдруг неожиданно у нее вырвалось (она сама не знала, почему сказала это):

— Могу я все же войти?

Тоном, который не оставлял никакого места для сомнений.

Он на миг вопросительно посмотрел на нее, потом словно с брезгливостью — Сандра вдруг вспомнила Пинки — тогда, давно, утром в кухне в доме на болоте: «Никогда не будь шлюхой, они потом тебя только презирают», — пробормотал торопливо:

— Мы ничего не покупаем. — И поспешно захлопнул дверь с таким стуком, что узкая лестница загудела.

И гудела несколько минут.

Сандра опустилась на ступени, словно земля ушла у нее из-под ног.

Но потом она собралась с духом.

Сноб. Она спустилась по лестнице и вышла на улицу.

Она встречала этого парня еще несколько раз. Однажды на танцах в «Алиби», куда заглянула за несколько дней до отъезда.

Сандра стояла у бара и вдруг почувствовала чьи-то руки, словно щупальцы, и пивное дыхание у уха. Она порывисто обернулась и не узнала его. Парень пробормотал что-то о подружке, которая в тот раз была у него в гостях на той квартире. «Зато ТЕПЕРЬ!» — сказал он и схватил ее, Сандра попыталась высвободиться и сбежать в туалет, но он поджидал ее у двери. На миг ей показалось, что от него не отделаться. Он вовсе не старался быть «любезным». Он был разгорячен и неуправляем, словно знал, с кем имел дело.

С такой, хмм. Как Бомба Пинки-Пинк.

А потом она столкнется с ним в университете. Несколько раз в те последние дни в городе у моря, так что она начнет недоумевать, существовал ли он на самом деле, или это плод ее больного воображения, вроде тех галлюцинаций, которые видела французская киноактриса Катрин Денев в фильме «Отвращение», где показано, как постепенно сходит с ума молодая, необыкновенно красивая женщина.

(Но если он не был галлюцинацией, что он был такое? Знак? Может, это проделки Дорис-в-Сандре? Порой Сандра не могла отличить смех Дорис-в-ней от плача Дорис-в-ней. Они были так похожи.)

Фильм «Отвращение» она смотрела в компании Кенни и Риты несколько недель назад, в Киноархиве. Рите и Кенни нравились картины, где высокие, стройные молодые женщины, такие же, как они сами, теряли рассудок или проявляли свои чувства всякими причудливыми способами — очень часто сцены болезни или интенсивных переживаний включали эпизоды, в которых героини срывали с себя одежду.

Сандра снова вспомнила Никто Херман: «У Кенни совсем не было детства. Ей так много приходится наверстывать».

Но больше всего им нравилось ходить в Киноархив — так было принято у людей их круга в то время. А Сандра, Сандра ходила с ними. Иногда случалось и так: ей не хотелось, но ничего иного не оставалось, одиночество было слишком велико. И она плелась за ними.