Американка

Перед самой собой. Чтобы скрыть от самой себя собственное смущение. Не показать виду, что для нее это полная неожиданность. Моя мечта, неужели ты выглядишь именно так? Легче было играть роль, представлять, что стоишь на сцене в лучах рампы и перед тобой в темноте миллионы расплывчатых лиц.

— Очаровательно, — сказала Лорелей Линдберг.

Сначала она произнесла это ровным бесцветным голосом. И повторила это «очаровательно» через несколько секунд. На этот раз ей удалось придать своему голосу немного цвета, но какого именно цвета и настроения, ни она, ни кто другой определенно сказать бы не смогли.

Сандра тоже огляделась вокруг. Она увидела дом, рощу и озеро. Безымянное озеро; такое маленькое и жалкое, что у него и имени не было, даже на картах Бенку, как выяснится позже. Была еще зима, но Сандра живо представила себе полчища различных насекомых, которые появятся в доме. Пауки-червяки — от одних названий мурашки ползли по спине. Комары, обычные и те особенные суперкомары, которые, похоже, встречаются только на Безымянном озере и больше в мире нигде. Маленькие, малюсенькие, едва различимые, но если укусят, на коже останутся пятна размером в десять сантиметров. Хорошо еще, что Сандра белокожая и малокровная, таких комары не любят. Гигантские переливающиеся мухи. Жуки. Множество жуков. Жуки в твердых панцирях, стрекочущие жуки, крылатые…

Аландец снял темные очки. Он протянул к Сандре руку, девочка так задумалась, что забыла о времени. Придурок, он что, ничего не понимает? Видимо, нет. Рука Аландца опустилась на плечо дочери: он похлопал ее. Хлоп, хлоп, хлоп. Это он нарочно: ради конспирации. Чтобы Лорелей Линдберг не поняла, что они в сговоре. Вся остальная семья. Он и его дочка, Сандра Вэрн.

Но Лорелей Линдберг не смотрела на них, еще нет. Она по-прежнему смотрела наверх. А потом начала подниматься по лестнице — шаг, еще шаг. Сделав пять-шесть шагов, она первый раз обернулась и, бросив взгляд вниз на своего мужа и дочь, сказала изменившимся голосом — неуверенным, приглушенным:

— И это вы держали от меня в секрете? — Сделала еще несколько шагов, а когда обернулась во второй раз, то обращалась уже не только к ним, но ко всей многочисленной воображаемой публике, словно на огромной сверкающей сцене.

— Значит, это и есть сюрприз? — сказала она. — Замечательно!

Мечта: так ли она себе ее представляла? Это ли она на самом деле имела в виду?

Лестница-в-никуда.

По-прежнему представляя, что на нее смотрят тысячи пар глаз, она обратилась лишь к одному-единственному во всем мире и сказала изменившимся голосом — тоненьким, почти детским, но таким искренним, таким хрупким. Она сказала:

— Спасибо.

И это маленькое-премаленькое словечко, которое вовсе не подразумевало иронии, сразу обозначило конец их с Аландцем супружества.

А потом она обратилась ко всем остальным.

— Никто никогда не дарил мне дома. Что тут скажешь? Надо сказать: спасибо.

Несколько последних шагов она поднималась бочком, покачнулась и чуть не потеряла равновесие, так что пришлось опереться о входную дверь, и тут она случайно нажала на кнопку звонка, тот зазвонил — или заиграл — свою беспечную альпийскую песенку. Nach Erwald und die Sonne. Schnapps, Karappff. Bier. Bier. Bier. Эта мелодия на миг разорвала плотную тишину в лесу.

Лорелей Линдберг уставилась на звонок, в испуге, словно увидела привидение. Аландец рассмеялся. Лорелей Линдберг снова метнула в его сторону быстрый взгляд, и на миг ему почудилось невероятное: будто в ее обычно таких шаловливых глазах появился страх.

Страх за свою жизнь.

Но этот миг быстро прошел, и Лорелей Линдберг разразилась журчащим смехом, который разносился в безмолвном пространстве. И вот тогда, в тот самый момент, Сандра на сто процентов уверилась, что ее мама разыгрывает спектакль. Что она снова на сверкающей сцене. Но теперь представление перестало ее трогать. Главное, что все снова стало нормально.

Аландец и Лорелей Линдберг смеялись. Это тоже было нормально. Но весело не было. Только грустно. Так отчаянно беспричинно и безнадежно грустно.

Музыка смолкла. Снова стало тихо.

Лорелей Линдберг на самом верху лестницы вставила ключ в замок, открыла дверь и вошла в дом.

— Это все тебе, — снова прошептал Аландец у подножия лестницы, голос его был хриплым, он был восхищен Лорелей Линдберг, восхищен самим собой, восхищен своей и ее любовью. Он отпустил дочку и, как загипнотизированный, последовал за женой по длинной-длинной лестнице.

— Лестница в небо, — шептал он. — Все для тебя.