И я очень счастлив, что парикмахерское дело удержалось так долго — настолько долго, что дает мне возможность жить им. И я очень счастлив, что не завел детишек. Так лучше, потому как мне теперь не надо ломать себе голову, перейдет ли это заведение к ним или нет и о том, что им больше ничего не останется в жизни, как идти в кррахи или в Армию, если только какой-нибудь из инженеров, управляющих, исследователей или бюрократов не уговорил мою жену и не оставил моим ребятам своих мозгов в наследство вместо моих собственных. Но моя Клара однажды так поперла одного из этих прохвостов, что он драпал от нее, как кошка, которой запустили под хвост целый фунт скипидара, да еще в подогретом состоянии.
В любом случае я надеюсь, что эти парикмахерские машины не будут установлены в Майами Бич еще пару лет, и я спокойно смогу уйти на отдых, а там пусть все катится ко всем чертям собачьим. Вчера вечером по телевизору показывали одного типа, который изобрел эти дурацкие штуки, и что бы вы думали? Он оказался парикмахером. Он сказал, что он все волновался и волновался, как бы кто-нибудь не изобрел машины, которые оставят его без работы. У него просто кошмары были из-за этого, а когда он просыпался, то он обычно говорил себе обо всех причинах, из-за которых люди никогда не смогут сделать таких машин, что стали бы выполнять его работу — вы понимаете, — выполнить все те сложные движения, которые приходится делать парикмахеру во время работы. А во время следующего кошмара ему приснилась машина, которая могла делать одну из его работ, кажется, завивку, и он совершенно ясно увидел, как именно она работает. Получился просто порочный круг. Он начал видеть сны. Просыпаясь, он говорил себе о чем-то, чего машине никак не сделать. И тогда ему снилась машина, и он видел, как эта машина делает именно то, что, он думал, она не сможет сделать. И так далее и так далее, пока ему не приснилась вся машина целиком, и эта машина могла стричь так, как никто на свете. И он продал свои чертежи за сто тысяч долларов да еще получает отчисления как владелец патента, и, я полагаю, теперь ему не о чем беспокоиться.
Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, что за странная штука человеческий ум? Вот вы и готовы, сэр. Как вам нравится ваш вид?
— Сумклиш, — сказал шах и потянул добрый глоток из фляги, поданной ему Хашдрахром. Потом он долго с мрачным видом изучал себя в зеркале, которое перед ним держал Бигли.
— Нибо бакула ни прово, — сказал он наконец.
— Ему понравилось? — спросил Бигли.
— Он говорит, что нет ничего такого, чего был бы не в состоянии покрыть тюрбан, — сказал Хашдрахр, чья стрижка тоже была закончена. Затем он обратился к Холъярду: — Ваша очередь, доктор.
— Мммм?.. — отозвался Холъярд с отсутствующим видом, подымая глаза от письма. — О, я не буду стричься. Думаю, что нам лучше всего отправиться в отель и немножко отдохнуть, правда? — И он еще раз заглянул в письмо: