Американская история

Я, конечно, сразу подумала о Роне — они друзья и относятся друг к другу с уважением и симпатией, кто еще сможет рассказать мне о Марке, о всех его таинственных похождениях более объективно, чем душка Рон? Вообще, это смешно, подумала я, другая бы на моем месте пыталась бы узнать побольше о бабах, с которыми раньше перекрещивались пути ее неразгаданного друга — и такое любопытство жизненно, а потому понятно. Я же стремлюсь выяснить, что у моего избранника было не с бабами, а с разными науками и что такого срамного получилось из их интимных связей.

Конечно, мое желание было и извращенно, и смехотворно одновременно, и я утешала себя лишь тем, что Марк и сам не лыком шит, и потому проблемы, связанные с ним, также непросты.

У меня еще оставалось с полчаса до встречи с Марком, и я успела забежать на кафедру к Рону, но, как и ожидала, его там не застала. Более того, я с разочарованием узнала, что его вообще нет, что он уехал на два месяца в Европу читать лекции в каком-то ихнем университете и что, может быть, кроме того, задержится там еще на несколько недель.

Ну что ж, подумала я, пожила с зашоренными глазами и еще чуток поживешь. И, хотя я твердо решила, что, когда Рон приедет, я у него непременно все разузнаю, все же я испытала облегчение, которое обычно испытываешь, когда дело, которое делать не хочется, можно отодвинуть во времени, и не твоя в этом вина, а имеется на то объективная причина.

Мы сели с Марком за маленький столик в уголке, мое настроение совершенно изменилось, и я с нежностью смотрела на его довольное и жизнерадостное сейчас лицо. Он заметил мой совсем непохожий на вчерашний взгляд и протянул руку и накрыл мою ладонь своей. Я решила ему не рассказывать про Зильбера: все равно он хотел, чтобы я уволилась, и какая разница, как результат достигнут, главное — достигнут.

— Ну что, Марк, когда начнем? — спросила я, зная, что он понимает, о чем я.

— Когда скажешь. Я давно готов и жду тебя, — ответил он, и я расслышала в его голосе нетерпение и поняла, что он тоже застоялся, что ему тоже надоело топтание на месте, и он, как и я, в напряженном предвкушении начала.

— Хоть завтра, — сказала я, вторя ему.

— Нет. — Он погладил мою ладонь, внимательно следя за своими движениями, а может быть, глядя на сплетение наших пальцев. — Завтра не получится. Мы еще не выбрали направление удара.

— Выбрали, — удивила я его. — Мы его давно выбрали. Помнишь Мэрианн?

Он не поднял голову, лишь глаза, отчего лоб его наморщился и открыл светло-голубые зрачки.

— У тебя сейчас именно такой взгляд, который называется взглядом исподлобья, он очень хорошо описан в книжках, — сказала я. — Так смотрят, как правило, разные злодеи, пираты и прочие разбойники. — Не знаю, почему мой список злодеев начался с пиратов и ими же, по сути, закончился. — Он должен придавать человеку коварный и проницательный вид.

— Придает? — спросил Марк, не меняя позы, лишь слегка улыбаясь.

— Очень даже, — согласилась я.

— Я никогда не думал, что ты такая постоянная, — сказал Марк, как бы оправдываясь за взгляд.

Я пригнулась к столу и, чуть вытянув шею, легла подбородком на его ладонь, по-прежнему накрывавшую мою. Теперь его глаза были надо мной, и теперь уже мне пришлось наморщить лоб и изобразить взгляд исподлобья, впрочем, совсем не зловещий, а, наоборот, открытый и доверчивый.

— Я постоянна, Марк.

И голос мой прозвучал добавлением к взгляду.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Приближалось лето, заканчивались экзамены, я сдавала их, как всегда, хорошо. Ни работы, ни других обязательных планов у нас с Марком не было, и мы решили уехать месяца на полтора куда-нибудь подальше, куда-нибудь в Европу, на север Италии, в Тоскану. Но поехать мы решили не к морю, не на курорт, где большие отели, девочки с голыми грудями и мальчики в узеньких оттопыривающихся плавках и где теряется ощущение места, страны, народа. Там везде все одинаково — везде одни и те же отели, девичьи груди везде одинаково загорелые, и у мальчиков тоже все везде выпирает приблизительно одинаково.

Это я, правда, поняла позже, когда наездилась и назагоралась — все едино: острова, полуострова, омываемые побережья— все одно, только что названия разные. Но тогда я еще не была избалована красивостями жизни, и, поскольку неиспробованные наслаждения издали кажутся самыми желанными, в душе я надеялась на какую-нибудь Ниццу, если уж Европа. Но Марк сказал: «нет», и, как любое, редко произносимое «нет», оно было окончательным.

Я не очень спорила, а чего спорить, когда я на самом деле не знала, может, оно действительно так лучше — чего же сопротивляться? К тому же Марк сказал, что в любом случае я не пожалею, а ощущений и памяти у меня останется куда как больше, чем от пресловутого курорта. С деньгами вроде все было в порядке, у меня накопилась небольшая, но честно заработанная сумма, но, главным, конечно, были слова Марка, что, мол, полтора месяца мы вполне можем себе позволить, и у меня не было причин ему не верить.