Американская история

— Да откуда вам, — не то с сочувствием к нашей недоразвитости, не то со сдерживаемым презрением отрубил Миша. — Откуда вам! Жизнь у вас простая, без сексуальных препон, в конечном итоге выбор всегда за вами остается. То есть не так. Выбираем, конечно, мы, но вы подтверждаете. То есть так как вы сторона пассивная, вы не рискуете быть отвергнутыми, вы рискуете быть невыбранными, но не отвергнутыми. Риск быть отвергнутыми берем на себя мы, парни, — благородный, конечно, как и любой риск, но очень стрессовый.

— Значит, задавило вас, мужиков, тяжелое ваше бремя? — спросила Катька, скорее с желанием опровергнуть свое же утверждение.

Но Миша ей не позволил.

— Почему бабы так цепляются за свою несчастную долю? Ну никому не позволят поднять на нее... это, — он запнулся. — Чего поднять? — спросил он сам себя и, не найдя ответа, махнул рукой: — Ну, не знаю, да, ладно, не суть... — и продолжил: — Конечно, нам, ребятам, сложнее, мы в активе, нам не спускается.

Он усмехнулся, ему понравился каламбур, хотя мне он показался передержкой, но я простила— все же импровизация. Миша, видя, что Катька все еще пытается возразить, предостерегающе остановил ее выставленным вверх указательным пальцем:

— Катюш, смотри, давай возьмем тебя, хотя бы в качестве примера. Скажи, приходилось ли тебе когда-нибудь ложиться в постель с мужчиной, который рождал в твоем сердце противоречие? В смысле, чувак тебе не пришелся, а разделить спальное место все же пришлось. — Он не дал Катьке ответить: — Давай, скажем, да, — и, видя, что та все же готова возразить, тут же добавил: — Хорошо, просто предположим, ну, скажем по-научному, допустим.

— Ну, допустим, — сломалась Катька.

— Так вот, ты ему в принципе вполне могла не дать, правда ведь. И ни один человек, даже сам пострадавший, не осудил бы тебя, потому как это право твоей женской пассивности — не давать тем, кому давать неохота. Более того, ты могла и дать, так, из сострадания... Подожди, подожди, — поднял он руку, видя, что Катька пытается его перебить, — мы ведь, как это, мы теоретизируем, — с деланным трудом выдавил из себя Мишаня длинное слово, — мы вообще, кстати, не о тебе, а то, смотри, загордилась сразу. Мы об абстрактной Катьке рассуждаем. Так вот, если бы эта абстрактная Катька и дала бы не понравившемуся ей мужчине, то ей совершенно необязательно от этого акта получать какое-нибудь удовольствие, так как дала бы ты механически, по инерции. И опять повторяю — ни у кого бы не поднялась рука ее, то есть тебя, то есть не тебя, осудить.

Я уже понимала, к чему он клонит, но все равно слушала с интересом.

— А теперь представь, что все наоборот, и не Катька ты больше, и вообще не женского ты пола, а мужик с именем, скажем, Вася или Боря. И вот, представь себе, что оказался ты, Вася, в аналогичной ситуации, и попал ты в постель со случайной женщиной, несимпатичной тебе. И представь себе, хотя, конечно, это сложно, что ты, Вася, заявляешь, что, мол, не хочу я тебя трахать, а будем мы спать спокойно до утра, и таки на самом деле засыпаешь. Ты представляешь, какой назавтра, когда ты, Васька, проснешься, — он даже хлопнул Катьку по плечу, как бы сочувствуя своему Ваське, — шум поднимется, когда оскорбленная случайная твоя подружка, от нехватки выпитого не понравившаяся тебе, расскажет об этом твоем малодушии всем вокруг? Представляешь, как тебя будет топтать толпа? А как начнет рассказывать она про тебя, Васек, — ему, видимо, понравилось обращаться так к Катьке, — всем и каждому со всеми нелицеприятными для тебя подробностями, так и будет молва о тебе расти и шириться, гнусная, замечу, молва, и вскоре начнут ближние в тебя пальцем тыкать, в тебя — беспомощного сексуального негодяя. И не то чтобы женщина, которой ты подло пренебрег, особенно злой оказалась — нет, не злая она, а сильно оскорбленная, потому что не предоставляет общество тебе как мужчине такой поблажки — не удовлетворить женщину.

Миша попридержал свой монолог, протянул руку к столу и взял очередную банку пива.

— А теперь представь самое страшное. Ты, друг мой Васенька, — он теперь положил руку Катьке на плечо и, выделив из пучка прядь рыжих волос, стал перебирать ее в пальцах. Катька не возражала, во всяком случае, молчала, — представь себе, что, зная, какое наказание тебе грозит, если ты не выполнишь свой долг, ты решаешь, несмотря на лица, то есть на лицо, все же его выполнить. Но видишь ли, Васек, не знаю, поймешь ли ты меня полностью, не все всегда во власти твоей, даже в плане собственного твоего организма. Ты ведь, Васек, не знаешь, что мужчина хоть, конечно, и животное, и животное примитивное, с единственной своей мозговой извилиной и единственным своим половым рефлексом, но что, кроме члена, у него все же есть еще душа и чувства. И что член иногда с ними, бедолагами, в заговоре и может воспротивиться — он неподатливый — насилию над своей союзницей душой.