Американская мечта

– А это вы у него спросите. – Секунду у нее был такой вид, будто она готова была рассказать мне еще кое-что, но потом передумала. – Знаете, сегодня вечером здесь все вверх дном. Все время приезжали люди. Теперь остались только двое. Скажу вам по секрету, эти двое – просто чудовищны.

– Тем не менее пойдем к ним.

– А вы не хотите сначала навестить Деирдре?

– Ее привезли из школы?

– Конечно, привезли. Она ждала вас до полуночи. А потом дед отправил ее спать. Но она все равно не спит.

Меня охватила жуткая тоска, точно самолет, в котором я летел, начал безнадежно падать. Уж больно кружной получался у меня путь. Я собрал последние силы, чтобы подготовиться к встрече с Келли, а теперь все могло пойти прахом. Могли нахлынуть воспоминания. А я не хотел их. Я ведь впервые увидел Деирдре в тот же день, что и Келли, в этих апартаментах, девять лет назад, и воспоминание это было не из приятных. Дебора боялась своего отца. Когда Келли обращался к ней, губы ее дрожали. Я никогда еще не видел ее столь беспомощной, в ее поведении таился намек на то, что брак со мной она считала позором.

И лишь Деирдре в какой-то мере спасла тот вечер. Она не виделась с матерью больше месяца, шесть недель назад ее привезли из Парижа повидаться с Келли, но она кинулась сразу ко мне, не обратив внимания на мать и деда.

– Moi, je suis gros garсon, – сказала она. Для трехлетней она была очень мала ростом.

– Tu es tres chic, mais tu n'as pas bien L'air d'un garсon.

– Alors, c'est grand papa gui est gros garсon.*

* Я славный парень. – Ты просто блеск, но ты не похожа на славного парня. – Так, значит, это дедушка у нас славный парень? (фр.)

Мы засмеялись. И больше в тот вечер никто не рассмеялся ни разу.

Рута отвлекла меня от воспоминаний, положив руку мне на плечо.

– Не знаю, готов ли я сейчас к встрече с Деирдре, – сказал я.

– Здесь платят наличными, – заметила Рута и повела меня к детской. – Я постараюсь дождаться вас тут. Мне нужно кой о чем поговорить с вами. – Она улыбнулась, открыла дверь и сказала: – Деирдре, пришел твой отчим.

Та тут же выпрыгнула из постели. Тощая, точно скелет с ручонками, она крепко обняла меня.

– Включи-ка свет, – сказал я. – Хочу поглядеть, на что ты стала похожа.

На самом же деле мне просто было страшно оставаться с нею в темноте, точно мой мозг стал бы тогда слишком прозрачен. Но когда свет зажегся, картины минувшей ночи исчезли. Я почувствовал, что очень рад видеть Деирдре. В первый раз с той минуты, как я вошел в отель, мне стало хорошо.

– Ну, давай поглядим.

Последний раз я видел ее на Рождество, она очень выросла за это время и обещала стать высокой и стройной. Уже сейчас я не смог бы поцеловать ее в темечко. Нежные, точно птичьи перышки, волосы Деирдре напоминали о лесе, где птицы вьют свои гнезда. Она не была хорошенькой, в ней не было ничего, кроме глаз. У нее было тонкое треугольное лицо с острым подбородком, такой же широкий, как у Деборы, рот и нос с чересчур четко вылепленными для ребенка ноздрями – но зато глаза! Огромные глаза глядели на тебя чисто и лучезарно, с каким-то животным испугом – маленький зверек с огромными глазами.

– Я боялась, что не увижу тебя.

– С чего ты взяла? Я никуда не денусь.

– Не могу поверить во все это.

Она всегда разговаривала как взрослая. У нее было милое произношение, которое появляется у детей, воспитанных в монастырской школе, нечто бесплотное в ее голосе напоминало чеканную и почти беззвучную речь монахинь.

– Мама не хотела умирать.

– Не хотела.

Слезы прихлынули к глазам Деирдре, словно волны, залившие две ямки в песке.

– Никто по ней не горюет. Это так страшно. Даже дедушка совершенно спокоен.

– Спокоен?

– Чудовищно. – Она зарыдала. – Ох, Стив, мне так одиноко.

Она сказала это голосом безутешной вдовы, а затем поцеловала меня чистыми губами печали.

– Все просто в шоке, а для дедушки это самый страшный шок.

– Нет, это не шок. Я не знаю, что это такое.

– Он подавлен?

– Нет.

Горе унеслось из нее, как ветер. Теперь она была просто задумчива. Я вдруг понял, как сильно она потрясена и как расшатаны ее нервы: только кожа не давала ей рассыпаться, но нервы кричали из каждой поры. Один плакал, другой размышлял, третий тупо озирался по сторонам.

– Однажды, Стив, мы с мамочкой приехали сюда и застали дедушку в очень хорошем настроении. Он сказал: «Знаете, детки, давайте устроим праздник. Я заработал сегодня двадцать миллионов» – «Должно быть, это было страшно скучно», – сказала мамочка. «Нет, – ответил он, – на этот раз скучно не было, потому что мне пришлось здорово рисковать». Ну вот, сейчас он выглядит точно так же. – Она вздрогнула. – Мне невыносимо находиться тут. Я сочиняла стихотворение, когда утром мне сообщили об этом. Но внизу меня никто не ждал, только дедушкин лимузин с шофером. Она писала замечательные стихи.

– Ты помнишь стихотворение? – спросил я.

– Только последнюю строчку. «И хлебу раздай дураков». Такая вот строчка. – Она словно обнимала меня своим взглядом. – Мамочка ведь не хотела умирать.

– Мы уже говорили об этом.

– Стив, я ненавидела ее.