Американская пастораль

В тот вечер Лейвоу ждали на ужин шестерых гостей. Первыми приехали архитектор с женой, Билл и Джесси Оркатт, которые жили в старом фамильном доме Оркаттов в нескольких милях от Лейвоу по той же дороге и были сначала просто соседями, потом знакомыми, а потом стали и в гости ходить — когда Билл Оркатт занялся новым домом для Лейвоу. Семья Оркатт была хорошо известна в округе Моррис, она давно уже поставляла штату юристов — адвокатов, судей, сенаторов. В качестве президента местного общества охраны памятников, уже завоевавшего репутацию «исторической совести» нового поколения — поколения поборников сохранения старины и окружающей среды, — Оркатт проиграл бой за то, чтобы новую автомагистраль проложить в обход исторического центра Морристауна, и одержал победу в борьбе против строительства аэропорта недалеко от Чатхэма, который разрушил бы Большое болото, а с ним и немалую часть флоры и фауны округа. Сейчас он пытался уберечь озеро Хопатконг от загрязнителей воды. На бампере машины Оркатта красовался стикер: «За зеленый, чистый и тихий Моррис», а когда они со Шведом познакомились, он, добродушно похлопывая Шведову машину по капоту, сказал: «Мы всех собираем под свои знамена. Надо обуздать язвы современности». Узнав, что новые соседи выросли в городе и что сельская часть Нагорья Моррис им совсем не знакома, он предложил повозить их по территории округа. Это была целодневная экскурсия, и она плавно перетекла бы в двухдневную, не скажи Швед своему гиду, что на следующий, воскресный, день они с Доун и ребенком должны поехать к ее родителям.

Доун наотрез отказалась от поездки. Что-то в манере Оркатта не понравилось ей в ту первую встречу: слишком уж по-хозяйски он держался, его экспансивная любезность как-то коробила; ей казалось, что этот обходительный деревенский джентльмен принимает ее всего лишь за занятную ирландскую мещаночку, каким-то образом перенявшую повадки дам из высшего класса и теперь норовящую непрошеным гостем явиться в его закрытую для простых смертных усадьбу. Самоуверенность — вот что вывело ее из себя, его непомерная самоуверенность. Конечно, она побывала в королевах красоты, но… Шведу приходилось пару раз наблюдать ее рядом с этими богатенькими, в свитерах шотландской шерсти, поборниками природы и членами «Лиги плюща». Он каждый раз удивлялся, что она как будто обижается на таких людей, почему-то начинает ершиться. У нее не было недостатка в самоуверенности — но только до тех пор, пока рядом не оказывались люди из «верхов». «Извини, — говорила она, — я понимаю, что это мой ирландский комплекс неполноценности, но мне не нравится, когда на меня смотрят сверху вниз». И хотя в глубине души он одобрял эту ершистость — знай, мол, наших: не дадим себя унизить никаким нахалам, — она в то же время смущала его и расстраивала. Он хотел думать о Доун как об удивительно красивой и многого добившейся молодой женщине, настолько преуспевшей, чтобы не чувствовать никакой социальной ущемленности. «Мы просто чуть больше, чем они, закладываем за воротник — вот и вся разница, — говорила она, разумея под словом „они“ протестантов, — но я так и слышу усмешку в его интонации, когда он говорит дружкам-снобам: „У моей новой соседки кельтские корни. А муж — еврей“. Если тебе на это наплевать, поезжай, а я, извини, не могу смиренно терпеть его презрение к нашему с тобой не первосортному происхождению».

Она была уверена — и даже безо всяких с ним разговоров, — что ходовая пружина характера Оркатта — это сознание той величайшей глубины благородного прошлого, из которой произрастают он сам и его изысканные манеры. Поэтому она в тот день осталась дома, нисколько не возражая побыть одна с ребенком.