Американская повесть. Книга 2

В центре вздымалось многоярусное сооружение из фигурного серебра с эмблемами Рейси — ваза с букетом роз в окружении корзиночек с засахаренным миндалем и мятными леденцами в полосатых обертках. Возле этого настольного украшения теснились лоустофтские блюда[6] с малиной и первыми делавэрскими персиками. Далее, если следовать мысленным взором от центра к периферии стола, мы увидим вазы и блюда с домашними булочками, бисквитами, слоеными пирожками с клубничным вареньем, кукурузными пышками прямо из печки; и золотистое масло из маслобойки, где оно лежало обернутым во влажный миткаль. А вот мы подходим к виргинскому окороку, над которым шефствует сам мистер Рейси, и к находящимся под наблюдением хозяйки перегородчатым блюдам с яичницей на подсушенных ломтиках хлеба и приготовленной на открытом огне пеламидой. Льюис позднее с трудом восстанавливал в памяти, где в этом затейливо-сложном строю было место для ножек индейки с хрустяще поджаренной корочкой, для залитой сметаной измельченной курятины, аккуратно нарезанных помидоров и огурцов, серебряных массивных молочников с желтыми сливками, лимонного желе и «плавучего пирога», — но все это, ясное дело, стояло готовым к приходу гостей или подавалось на стол во время пиршества. И конечно, еще нельзя позабыть высокие башни из вафель, колеблющиеся на своем основании, и неизменные спутники их — узконосые кувшины с кленовым сиропом, которые, едва они начинали пустеть, заново наполняла черная Дина.

И как они ели, о как они ели! Хотя полагалось считать, что дамы лишь чуть прикасаются к пище. У одного только Льюиса эта баснословная снедь лежала нетронутой, пока повелительный жест отца или молящий взгляд Мэри-Аделин не побуждали его нехотя браться за вилку.

Между тем мистер Рейси продолжал разглагольствовать.

— Полагаю, что юноша, до того как он ступит на жизненный путь, должен увидеть свет, сформировать свои взгляды, утвердиться во вкусах. Пусть глянет на прославленные памятники искусства, познакомится с политическим строем других государств, со всеми этими устарелыми обычаями и традициями, бремя которых мы столь доблестно сбросили в нашей стране. Он увидит много такого, что достойно осуждения и сожаления («Ах, эти девочки!..» — напомнил о себе Коммодор), и вознесет благодарность Всевышнему за то, что родился и вырос в нашей Стране Свободы. Притом, — великодушно заключил мистер Рейси, — потраченное им время пройдет не без пользы.

— Ну а воскресные праздники? — предостерегающе вопросил мистер Кент, и миссис Рейси тотчас откликнулась, адресуясь к своему сыну: — Это то, о чем я говорила.

Мистер Рейси не любил, чтобы его прерывали, и с досады сделался как бы еще корпулентнее. На минуту он словно навис над слушателями, после чего обрушился разом, подобно лавине, и на мистера Кента, и на супругу.

— Воскресные праздники! Нашли о чем говорить! Чем, скажите, опасно европейское воскресенье доброму прихожанину нашей епископальной церкви? Все мы ревностные сыны и дщери церкви, не так ли? Полагаю, за этим столом не найдется ни хнычущих методистов, ни безбожников-унитариев. И дамы этого дома не ходят украдкой на проповеди в баптистскую молельню на углу переулка. Верно я говорю или нет? А если я прав, то чего нам бояться папистов?[7] Я не меньше других осуждаю их языческие доктрины, но, черт их всех подери, они тоже молятся в церкви. И служба у них настоящая, совсем как у нас. Служат священники в подобающем им облачении, не какие-нибудь прощелыги, будь они прокляты, в драных брюках и сюртуках, толкующие о Всевышнем на том же языке, что с друзьями в трактире. Нет, сэр, — возгласил мистер Рейси, наседая на съежившегося мистера Кента, — не церкви опасны в Европе, страшны выгребные ямы.

Миссис Рейси вдруг побледнела. Льюис знал, что состояние санитарных удобств за границей сильно ее беспокоило.

— Ночные миазмы, — прошептала она еле слышно.

Но мистер Рейси вернулся к своей основной теме:

— Полагаю, что, если молодой человек решил путешествовать, он должен поездить вволю… в пределах, понятное дело, своих… гм… материальных возможностей. Повидать белый свет. С таким боевым приказом мой сын пускается в плавание. Коммодор! Так давайте же выпьем за то, чтобы приказ мой был полностью выполнен!

Убрав блюдо с виргинским окороком, а точнее, с тем, что от него оставалось, черная Дина поставила чашу с пуншем, и хозяин, вооружась разливательной ложкой, стал наполнять пряно благоухающим пламенем стоявшие на серебряном подносе бокалы. Мужчины все встали, дамы заулыбались, роняя слезы, и последовавшие затем тосты за здоровье Льюиса и за успех его путешествия оказались столь выразительными, что хозяйка дала поспешный знак дочерям, и под шорох накрахмаленных юбок все три исчезли за дверью.

Льюис успел услышать, как мать пояснила сестрам:

— Если папа в таком настроении, это значит, что он очень любит нашего милого Льюиса.

2

Невзирая на вынужденные вчерашние возлияния, Льюис поднялся еще до восхода солнца.