Американская пустыня

В морге, что располагался отнюдь не в недрах какого-нибудь госпиталя, а на втором этаже офиса патологоанатома – в здании времен шестидесятых, с множеством забитых наглухо окон и общим туалетом, – жена Теда, Глория, рассматривала голову мужа на видеомониторе: голова покоилась в металлическом тазу. Глория коротко вскрикнула – всякий бы ее понял! – рухнула в объятия сестрицы Ханны, которая «всегда, всегда Теда недолюбливала», и зарыдала – убедительно и, вне всякого сомнения, искренне: изображение головы на экране намертво врезалось ей в память. Картинка поначалу была чуть смазанной – а чего вы, собственно, хотели от экрана? – но в конце концов стала как две капли воды похожа на ту голову, рядом с которой Глория проспала столько лет. Однако ж во всем этом оставалось ощущение некой незавершенности: тело-то опознано не было, одна только голова; а разве можно пренебречь официальной процедурой? В смысле, ведь опознавать полагается именно тело? «Вам необходимо прийти опознать тело», – традиционно говорит полицейский. И никогда: «Это, случайно, не его голова?»

Глория подписала все необходимые документы, заявила, что Тед никогда не упоминал о том, что хотел бы завещать свои органы медицине, науке или нуждающимся, что такое решение волен был принимать только он сам, и что его – целиком и полностью – должно отослать в морг «Айверсон, Прах, Гробб и Трупп» в Гарден-гроув. Так и сделали. В смысле, туда-то покойный и отправился.

В бальзамировочной Гробб и Трупп сошлись на том, что Тед потерял достаточно крови, так что организм и без того обезвожен; в любом случае никто не заметит, даже если в него и не закачают формальдегида и метилового спирта, и не дураки ж они, чтобы зря переводить увлажнители, равно как и антикоагулянты. Кроме того, совершенно справедливо указал Гробб Труппу, обезвоженность может повлечь за собою самые неприятные последствия: вот, например, Папа Иоанн Павел I вдруг начал распухать и производить разные звуки во время прямой трансляции похорон.

– Помнишь, как бедняга служка то и дело вытирал его святейшеству губы? – промолвил Гробб. Именно Гробб, к слову сказать, пришил голову Теда обратно к телу – синей рыболовной леской-«тридцаткой»; шов вышел неаккуратный, зато крепкий; а вместо того, чтобы скрепить рот, продернув нитку через нос, он просто-напросто наложил восемь стежков на губы.

Айверсон и Прах соловьями разливались, пытаясь впарить Глории весь из себя расфуфыренный бронзовый гроб с ручками в форме орлов или еще каких-нибудь хищных птиц. Сестра артачилась, а дети, Эмили и Перри, двенадцати и семи лет, устроились чуть поодаль и глядели недоуменно и растерянно. Малыши знали достаточно, чтобы все в этом месте внушало им страх – и драпировки, и бордовые обои с ворсистым рисунком, и темные коридоры, и мертвенно-бледные люди, улыбающиеся мертвенно-бледными улыбками, которые и улыбками-то счесть трудно.

– Мама, – заныл Перри, – я хочу домой.

– Вот подыщем для папы симпатичный гробик, так сразу и поедем, – заверила Глория. – Идите-ка лучше сюда, посмотрите вместе с мамой красивую книжечку.

Перри с Эмили поднялись с обитого цветастым ситцем дивана – цветы, конечно же, ирисы! – прошли по темному ковру к столу, встали по обе стороны от матери и принялись разглядывать каталог вместилищ бренного праха.

– Да он же здесь и повернуться не сможет, – отметил Перри.

– Папа умер, дурачок, – возразила Эмили. – Зачем ему ворочаться.

Едва произнеся эти слова, девочка все поняла – и впервые в полной мере ощутила свое горе. А горе заразительно, и оба ребенка разрыдались в голос.

Вот так Глория оказалась во власти высоких гробовщиков с ледяными руками и в конце концов купила-таки самый дорогой гроб, обивку которого даже она сочла «ну совершенно бордельной», при всей ее «эфирной воздушности».

– Пойдемте, дети, – позвала она, и семья обратилась в бегство, отправившись заморить червячка в какое-нибудь местечко поприятнее.

Похороны состоялись три дня спустя после Тедова обезглавливания, в церкви, куда при жизни Тед вовеки не заглядывал. Собственно говоря, Тед ни к какой церкви не принадлежал. С другой стороны, а где же и проводить заупокойную службу, как не в церкви, рассуждала Глория, и вот, с помощью сестры (Ханна небось полагала, что так Теду и надо – волей-неволей поучаствовать в последней своей земной церемонии в стенах заведения, куда он живым ни за какие коврижки не сунулся бы) она отыскала Первую христианскую церковь Вечного Духа и Крови Христовой в Лонг-Бич.