Американская пустыня

– А я решил, что все-таки пойду с вами. – Эйвери вновь принялся сосредоточенно изучать деревянную конскую голову у себя на ладони. – Какая, в сущности, разница, убьют меня там, наверху, или тут, внизу, в здешнем аду. – Он поглядел на Теда – глаза в глаза. – Жалкий я был человечишка. И не потому, что помешался на работе, а потому, что боялся – боялся жить, боялся столкновений, всего боялся. Я в сущности и не жил никогда, не знал, каково это – жить. Как я мог научить жизни своих детей, если сам не знал, как это делается?

– Хорошо, так как мы отсюда выберемся? – спросил Тед. Он прикинул, что за последнее время задавался этим вопросом не раз и не два, хотя и не в смерти, не тогда, когда за ним захлопнулась последняя дверь. Интересно, а если бы он знал загодя, что умрет, если бы увидел со стороны распростертое на асфальте безглавое тело – попытался бы он отыскать путь к выходу? Да, предполагается, что он целенаправленно ехал кончать с собой, но даже сам Тед сомневался, так ли он был тверд в своем намерении, ведь ему еще ни разу не удавалось довести хоть один малоприятный план действий до конца.

– Сперва я кое-какие вещички соберу, – отозвался Эйвери. – А вы подождите тут, в компании Иисусов.

От перспективы остаться в одной комнате с двадцатью семью Иисусами Тед почувствовал себя крайне неуютно, отчасти потому, что, невзирая на весь свой атеизм, опасался – а вдруг в этом числе и впрямь заключено что-то божественное; вдруг, как в пари Паскаля,[xlv] один из Иисусов, чего доброго, увидит и разоблачит его истинную суть, уж какова бы она ни была. Кроме того, возможно ли, что он сам разгадает свою тайну, обнаружит некое сходство между собою и этими клонами? Если есть одна сходная черта, то, вероятно, есть и другие, так что вдруг он возьмет да вознесется в небеса и будет сидеть одесную того, в кого не верил вовеки и сейчас не верит?

Тед проследовал за Эйвери в комнату и опустился на пластмассовый стул подобно всем прочим клонам; настрой Теда повлиял на его позу, так что, когда он рассмотрел тени на полу, его тень была в точности такая же, как и все прочие, сгорбленная и удрученная. Тед заставил себя выпрямиться и внимательно вгляделся в каждое слюнявое лицо по очереди: глубоко посаженные карие глаза, темные жесткие волосы, уродливые черты, лишние части тела, недостающие части тела, бессмысленный взор. Однако ж был среди них один, в противоположном конце комнаты, что сидел самую малость прямее прочих, сложив руки на коленях. Взгляд его был мягок, но не настолько пуст, нос – велик, рот отсутствовал вовсе. Тед неотрывно пялился на него несколько минут, но тот обернулся не сразу. Со временем, однако, он встретился с Тедом глазами, и Тед растрогался – не в силу какой-то особенной магии, и не потому, что ощутил какую-никакую теплоту или интеллектуальную осмысленность, – растрогал его просто-напросто сам факт отклика.

Ханна притворялась, что заснула, но Глория на хитрость не купилась.

– Ты не спишь, – сказала она.

– Откуда ты знаешь?

– Слишком уж усердно удерживаешь палец на нужной странице своей мерзкой книжонки, – объяснила Глория, усаживаясь на край постели и нагибаясь развязать кроссовки. – Ну и что там происходит? Барон грозится оставить жену ради сексапильной гувернанточки, или стареющая актриса узнает, что ее муж-режиссер, хронический алкоголик, спит с героем-любовником?

– Как там на улице, хорошо? – полюбопытствовала Ханна.

– Чуточку прохладно.

– Народу много?

– Ну, не без того. Собственно говоря, многовато. В баре на углу шум стоит страшный. – Несколько секунд Глория созерцала собственный кроссовок – и, наконец, швырнула его на пол. – Ты к детям заглядывала?

– Ага, и дверь оставила чуть приоткрытой. Перри просил, чтобы свет не выключали. С ними все тип-топ. – Ханна села прямее и подложила под спину подушку. – Что-то не так?

– Все так. – Глория стянула второй кроссовок, подошла к двери, разделяющей их спальню и детскую. Распахнула дверь, поглядела на дочь с сыном. Вернулась обратно к кровати, села, стянула свитер, принялась расстегивать блузку. Пальцы с трудом ее слушались. Глории частенько казалось, что у нее артрит: ишь, все суставы словно деревянные и тупо ноют.

– Что-то не так, – отметила Ханна.

– Руки болят.

– Что-то еще, – не отступалась Ханна.

– Я с ним целовалась.

– С каким ты целовалась?

– С кем.

– Да ладно, не суть важно, ты давай выкладывай, – потребовала Ханна.

– С Ричардом.

– Да ну!

– Ну да. – Глория сама не верила, что говорит такие вещи, причем вслух – верила не больше, чем в то, что на самом деле этакое вытворяла. Сердце неистово колотилось в груди, а где-то в глубине живота резануло холодом.

– Это ж здорово! – просияла Ханна. Голос ее звучал неуверенно, словно нужные слова приходили на ум не сразу.

– Все не так, как ты себе представляешь, – проговорила Глория со вздохом. Внутри затаилась глухая тоска – не по Теду и не по губам, которых она еще недавно касалась, но – тоска. – И я сама не знаю, зачем я это сделала. Сделала – и все.

– Это он тебя поцеловал или ты его?