Американская ржавчина

– Слушай, ну ты сказал им? Мне-то толковали, с тобой все ясно, ты четкий, свой.

Поу пожал плечами.

– Я знаю, что тебя закрыли на днях, но с этими парнями лучше не связываться. Так что ты бы озаботился, как разгрести это дерьмо. Хочешь, пойду с тобой, постою на стреме, но дело делать придется тебе самому.

– Я думаю откосить, – признался Поу.

– Не, хрен тебе, не выйдет, чувак. Да если вообще кто услышит, как мы с тобой об этом деле базарим, порвут на фиг. У Ларри с Дуэйном с полдюжины пожизненных на двоих.

– Меня больше тревожит Кловис.

– Да Кловис – это тупые мышцы, и все. На хуй Кловиса.

– Ну, я не знаю.

– Говорю тебе, не вздумай откосить, раз пообещал. А я забуду, что мы с тобой перетирали за это. Я их знаю, пронюхают – и меня посадят на тот же нож, которым перережут твое долбаное горло.

– Пофиг.

– Не делай этого. Уж проще самому повеситься. Здесь не то место, чтобы молодому белому парню обходиться без друзей.

Поу вновь уставился в потолок, а Такер вытащил свой ящик и принялся разбирать вещи.

– Ты трогал мое барахло?

– Даже не видел его. Наверное, только сегодня принесли.

– Я узнаю, если ты тут что-нибудь трогал.

– Да расслабься ты.

Вечером, когда уже погасили свет, со стороны решетки донесся странный шорох, потом тихое постукивание. Поу проснулся. У решетки стояла надзирательница. Осторожно оглядевшись, она расстегнула форменные штаны, так что стали видны лобковые волосы. Койка внизу заскрипела. Придурочный извращенец, кажется, дрочит на нее, подумал Поу. На эту жирную мерзкую надзирательницу. Он некоторое время разглядывал тетку, чисто из любопытства, потом улегся обратно, дожидаясь, пока эта мерзость кончится.

Чуть погодя услышал шепот:

– Не смей на нее больше смотреть. Я шесть месяцев сидел, и за это дерьмо я заплатил.

– Я не смотрел.

– Я все слышал. Знаю, ты смотрел.

– Мне нет дела до твоей подружки. Я вообще не понял, что у вас там было.

Такер проворчал недовольно и замолк. Поу попытался опять уснуть, но надзирательница не выходила из головы. Это могла быть западня. На одну они дрочат, а другому я должен вломить. Чушь какая-то. А вдруг они все работают на окружного прокурора и хотят заманить его в ловушку. Вот только вряд ли окружной прокурор представляет, что тут творится, да и вообще никто не в курсе местных порядков, братва не допустит, здесь каждый день гладиаторские бои. Прямо Древний Рим. Ну а если его сюда посадили специально? Вроде все по закону, но никто не станет возражать, если тебя изнасилуют в ду́ше или раскроят череп металлическим замком. Нет никакого закона, есть только то, что с тобой захотят сделать.

Поу начало слегка трясти, от страха или от злости, непонятно. Если я не наваляю охраннику, они все придут по мою душу, и черные, и белые, и никто не вступится. А если расправлюсь с охранником, то против меня будет все начальство и черные. Кое-кто из надзирателей замешан в темных делишках. Невидимая паутина. Эти нити повсюду, опутывают всех, кроме него.

Он думал и думал, и в конце концов захотелось врезать кому-нибудь, и он вмазал ладонью по стене, стена не шелохнулась, они никогда не реагируют, эти стены, зато качнулась койка, и сосед сердито пихнул снизу его матрас. Плевать на соседа. Но он же наехал на него, нет? Хотя никто не видел, как Поу спустил это дело на тормозах.

Вот окажись здесь сейчас Айзек, из Айзека он бы разом вышиб дух, ага. В чем он виноват-то – в том, что ему вспороли горло да чуть не оторвали яйца, и все. Он сполна расплатился за все. Той же ночью он расплатился за все, что сделал и чего не делал. Айзеку, сволочи, все сошло с рук.

Снаружи тот же шум, те же бессмысленные вопли и музыка, сокамерник внизу возится на матрасе, устраиваясь удобнее. Айзека тут разорвали бы в клочья. Все его сто десять фунтов. Сожрали бы живьем. Вот поэтому здесь сидит он, Поу. Он правильно поступает. Он герой. Он будет действовать так, будто на него смотрят люди, – это поможет мыслить и действовать ясно. Да, здесь ключ ко всему: представить, что на тебя смотрят. Как на футбольном поле, толпа здоровенных парней хочет тебя замочить, это твой выбор. Волк или ягненок, если не сделаешь выбор сам, его сделают за тебя. Охотник или добыча, хищник или жертва, самый древний вариант отношений.

Но не только в этом дело. Не в одном только благородстве. Истина в том, что это место и вправду дожидалось его. У одних есть способности, а у других нет, и даже в дни своей славы он сознавал этот факт, понимал, что рано или поздно правда выяснится, от судьбы не уйдешь. Мать, конечно, надеялась, но сам-то он все понимал про себя. Это его личная тайна. Он исчерпал свою удачу, такова его доля, и, если поразмыслить, ему повезло.