Американская ржавчина

Но я же пытаюсь скрыться от людей. Айзек чувствовал, что вот-вот хлынут слезы – от разочарования. Надо вернуться на шоссе. Миль пять-шесть. Поднимайся. Скоро стемнеет, не сможешь ориентироваться. Где-то позади дорога, которая пересекается с федеральной трассой.

К ночи он почти добрался до автострады. На башмаках налипла тонна грязи, он еле брел. Далеко. На сегодня хватит. Если попадется ручей, обязательно напьюсь. Сколько я прошел? Двадцать миль? Голова болит из-за обезвоживания. Ничего, не умрешь. Надо поесть и поспать. И хотя бы глоток воды. Отдохнешь позже. Осталось чуть-чуть. Сосны впереди – под ними должно быть мягко.

Издалека донесся собачий лай. Надо бы найти палку. Нет, лучше спальный мешок. Земля холодная. Дайте поспать. Закрывая глаза, он видел фигуры вокруг костра, открывал – но эти люди никуда не исчезали, вон они, высоко в ветвях деревьев. Швед улыбается, его лицо в оранжевом свете огня, темные тени за его спиной. Рядом со Шведом стоит Поу. У изможденных людей бывают галлюцинации, ага. И у голодных. Просто дайте мне поспать.

Завтра придется что-то предпринять. Возможно, еще раз украсть. Прекрасно. Естественнее и быть не может, бери все, что тебе необходимо. Сожри другого. Подобно старине Отто – почил навеки, вонючий козел. Оборванец, чучело. Где-то он сейчас. Вспоминают ли его родные, забрали ли тело. Пустышка, как любая мертвая вещь, но он человек, у него есть имя, биография, ребенок или двое, девушка, которая его любила. Человеческое начало проявляется в заботе о мертвых и слабых. Звериная природа – наоборот. Проступает, когда остаешься один. Твои высшие ценности меркнут.

Во рту пересохло. В любом сарае найдешь кран, садовый шланг, что угодно. Попробуй сейчас, пока темно. Представь – если бы мать могла тебя видеть. Меч в ее разбитое сердце. Семейный синдром. Ли не подхватила эту заразу. Старик думал, что ты тоже болен, но он ошибался. Хотел другой семьи, чтобы сидеть во главе стола.

Когда это было? Месяц назад. А будто год. Тогда ты решил уйти, и каким же идиотизмом это кажется сейчас. Сидели вместе на заднем дворе, в пальто, грелись на солнышке, слушали радио – главные события весенней серии. “Редс” против “Пайретс”. Зак Дьюк[41], сказал он, заполучили в высшую лигу – вот парень, который вытащит нас из трясины. Что ты ему тогда ответил? Не помню. Любопытно, каково это – быть таким парнем, да. Парнем, который добьется успеха, по-настоящему. Он смотрел на тебя. Понимаешь, о чем я? И продолжил; конечно, для человека с твоими параметрами у тебя всегда были чертовски сильные руки.

Айзек повернулся на бок и свернулся комочком, сохраняя тепло. Неужели из-за этого? Нет, конечно, – еще одна соломинка в стог. Могло быть что-нибудь другое, да что угодно – ты все время ждал его одобрения. Признай это. Ты остался не из милосердия. Ты остался, чтобы заставить его осознать, каков ты на самом деле. И получилось лишь хуже. Сегодня он благодарит тебя за вкусный обед, а завтра разглагольствует о том, как ты живешь на его пенсию. Проверяет тебя на прочность. И с матерью он обращался так же. Но ни ты, ни она ни разу не дали отпора. Она, видимо, понимала, что совершила ошибку. И не знала, как исправить. Пыталась выстоять, но не смогла. И в итоге приняла решение.

Она не была святой. Решила, что ее долг исполнен, когда Ли поступила в Йель. Что можно спокойно уйти. Впрочем, не угадаешь, могло случиться что угодно. Никакой записки, импульсивное действие. Смотришь с высокого моста – и вдруг тебя охватывает странное чувство. Сам не успеваешь понять, что произошло.

* * *

Ночью он несколько раз просыпался от холода, в результате окоченел настолько, что не смог больше уснуть. Встань и иди, иначе замерзнешь. Глоток воды, теперь подняться, пошатываясь, и отряхнуться, и вот он двинулся с места, в полузабытьи, на звук автострады, пока не взошло солнце, и уже не нужно было двигаться, чтобы согреться.

Он доплелся до асфальта и шел еще час, а может, и все три до “Макдоналдса”, а там купил на доллар три сэндвича с яйцом и выпил несколько стаканов воды, унимая головную боль; наполнил бутылку. Люди поглядывали на него искоса и тут же отводили глаза. Осталось два доллара и восемь центов. Третий сэндвич он аккуратно завернул в бумажный пакет и сунул в карман куртки. Умылся в туалете. Одежда опять помята и измазана, но совсем не так, как раньше. Интересно, почему люди косятся на него. Видимо, что-то необычное в лице. Не только синяки.

Дальше он двигался параллельно шоссе, по другую сторону ограждения, чтобы не привлекать внимания полицейских. Нужно отыскать железную дорогу. О, я вновь в состоянии думать. Сесть в поезд на юг, где тепло. А зачем? Куда ехать? Куда-нибудь, где тепло, какая разница.