Американская трагедия. (Часть 2)

– Ну, вот что… – произнес Джефсон. (Он боялся, что Мейсон, стремясь вызвать недоверие к Клайду как свидетелю, станет чересчур копаться в происшествии с разбитым автомобилем и убитой девочкой в Канзас-Сити и испортит впечатление от показаний Клайда, – и решил опередить противника. Несомненно, правильно ведя допрос, можно будет объяснить и смягчить всю эту историю, а если предоставить это Мейсону, он, конечно, сделает из нее нечто чрезвычайно мрачное.) И потому Джефсон продолжал:

– Сколько же времени вы там служили?

– Немного больше года.

– А почему ушли?

– Видите ли, тут случилось одно несчастье…

– Какое именно?

И Клайд, заранее подготовленный и вымуштрованный, подробнейшим образом рассказал обо всем, включая смерть девочки и свое бегство, – всем этим Мейсон, конечно, собирался заняться сам. И теперь, слушая Клайда, он только покачал головой и проворчал иронически:

– Сам преподнес… недурно сделано!

А Джефсон, понимая все значение происходящего (похоже, что он вывел из строя одно из лучших орудий мистера Мейсона!), продолжал:

– Сколько, вы сказали, вам тогда было лет?

– Шел восемнадцатый.

– Стало быть, вы хотите сказать следующее, – продолжал он, покончив со всеми вопросами, какие мог придумать в связи с этим происшествием, – вы не знали, что могли вернуться, поскольку машину взяли не вы, и не знали, что после ваших объяснений родители могли взять вас на поруки.

– Заявляю протест! – крикнул Мейсон. – Ничем не доказано, что он мог вернуться в Канзас-Сити и что родители могли взять его на поруки.

– Протест принят! – прогремел судья со своего возвышения. – Попрошу защиту при допросе свидетеля держаться ближе к делу.

– Снимаю вопрос, – отозвался со своего места Белнеп.

– Нет, сэр, я этого не знал, – все-таки ответил Клайд.

– Во всяком случае именно по этой причине, уехав из Канзас-Сити, вы стали называть себя Тенет, как вы мне говорили? – продолжал Джефсон.

– Да, сэр.

– Кстати, Клайд, откуда вы взяли фамилию Тенет?

– Так звали мальчика, с которым я играл в Куинси.

– И это был хороший мальчик?

– Заявляю протест! – крикнул с места Мейсон. – Неправильно, несущественно, не относится к делу.

– Однако он мог дружить с хорошим мальчиком, наперекор всему, в чем вы хотели бы уверить присяжных, и в этом смысле мой вопрос очень даже относится к делу, – ехидно заметил Джефсон.

– Протест принят! – загремел судья Оберуолцер.

– А вам тогда не приходило в голову, что настоящему Тенету это может не понравиться и что вы можете доставить ему неприятности, раз его именем пользуется человек, вынужденный скрываться?

– Нет, сэр… я думал, что Тенетов ужасно много…

Тут слушателям полагалось бы снисходительно улыбнуться, но публика была так враждебно настроена, с таким ожесточением относилась к Клайду, что не могло быть и речи о подобном легкомыслии в зале суда.

– Послушайте, Клайд, – продолжал Джефсон, поняв, что ему не удалось смягчить настроение толпы, – вы ведь любили свою мать, не так ли?

Протест, перепалка, и в конце концов вопрос признан допустимым и законным.

– Да, сэр, конечно, я любил ее, – ответил Клайд, но после легкого колебания, которое не прошло незамеченным: что-то стиснуло ему горло, и грудь его поднялась и опустилась в тяжелом вздохе.

– Очень?

– Да, сэр… очень.

Теперь он не смел поднять глаз.

– Она всегда делала для вас все, что могла и что считала правильным, – так?

– Да, сэр.

– Но в таком случае, хоть вас и постигло страшное несчастье, как же вы все-таки могли убежать и столько времени жить вдали от матери? Почему вы ни слова не сказали ей о том, что вы вовсе не так виноваты, как кажется, и что ей не нужно тревожиться, так как вы снова работаете и стараетесь вести себя как порядочный юноша?

– Так ведь я писал ей, только не подписывался настоящим именем.

– Понимаю. А еще как-нибудь давали о себе знать?

– Да, сэр. Я однажды послал ей немножко денег. Десять долларов.

– И вы совсем не думали о возвращении домой?

– Нет, сэр. Я боялся, что меня арестуют, если я вернусь.

– Иными словами, – с особенной выразительностью отчеканил Джефсон, – вы были умственным и нравственным трусом, как сказал мой коллега мистер Белнеп.

– Я протестую против попыток растолковывать присяжным показания обвиняемого! – прервал Мейсон.

– Показания обвиняемого, право же, не нуждаются в каком-либо истолковании. Они очень просты и правдивы, это понятно каждому, – быстро вставил Джефсон.

– Протест принят! – объявил судья. – Продолжайте, продолжайте.

– Значит, Клайд, как я понимаю, так вышло потому, что вы были в нравственном и умственном отношении трусом. Но я вовсе не осуждаю вас за то, в чем вы неповинны (в конце концов вы не сами себя сделали, верно?).

Но это было уже слишком, и судья предостерег Джефсона, чтобы он впредь осторожнее выбирал выражения.

– Стало быть, вы переезжали с места на место – в Олтон, Пеорию, Блюмингтон, Милуоки, Чикаго, забирались в какие-то каморки на окраинах, мыли посуду, продавали содовую воду, работали возчиком, скрывались под именем Тенета, в то время как могли бы, в сущности, вернуться в Канзас-Сити, на свою прежнюю службу? – продолжал Джефсон.