Американские боги. Король горной долины. Сыновья Ананси

— Ты одна из нас, — сказал он. — Тебя забыли, как и всех нас, никто тебя не поминает и не почитает. Тут и думать нечего, чью сторону занять.

Они дошли до уличной кофейни, прошли вглубь и сели за столик. Там была только официантка: бровь проколота колечком, и она носила его так, словно это был знак принадлежности к высшей касте, плюс еще одна женщина за стойкой, которая готовила кофе. Официантка подошла, натянув на лицо улыбку, и приняла заказ.

Пасха накрыла тонкой ладошкой серую квадратную лапу Среды.

— Я же тебе говорю. У меня все замечательно. В мой праздник люди по-прежнему лакомятся и яйцами, и крольчатиной, и сластями, и мясом, и ощущают чувство возрождения и воссоединения друг с другом и с вечностью. Дарят друг другу цветы и украшают ими шляпы. И с каждым годом таких людей становится все больше. Они делают это в мою честь. В мою честь, старый волк!

— Это от их любви и почитания тебя так распирает? — холодно спросил он.

— Не будь сволочью, — в ее голосе вдруг послышалась жуткая усталость. Она сделала глоток моккачино.

— Вопрос не праздный, моя дорогая. Конечно, я признаю, что миллионы и миллионы людей угощают друг друга и дарят подарки в твою честь, что в твой праздник они по-прежнему совершают обряды, вплоть до того, что яйца спрятанные ищут. Вот только знают ли они, кто ты такая? А? Простите, мисс, — обратился он к официантке.

— Еще чашку эспрессо? — откликнулась та.

— Нет, милочка. Не могли бы вы разрешить наш спор? Мы тут с друзьями не сошлись во мнениях о том, что значит слово «Пасха». Вы случайно не знаете?

Девушка уставилась на него так, будто у него изо рта полезли зеленые жабы.

— Я про всю эту рождественскую ерунду не в курсе. Я вообще язычница, — сказала она. — Это на латинском, кажется, значит что-то типа «Христос Воскрес».

— Правда? — удивился Среда.

— Да, точно, — сказала женщина. — Пасха. Это как солнце, которое воскресает на востоке.

— Воскресение сына. Конечно, логичнее всего.

Женщина заулыбалась и снова принялась молоть кофе. Среда поднял взгляд на официантку:

— Думаю, я выпью еще одну чашку эспрессо, если не возражаете. Вот только скажите мне как язычница — кого вы почитаете?

— Почитаю?

— Да-да. Я так понимаю, у вас широкий выбор. Кому вы возвели свой домашний алтарь? Кому поклоняетесь? Кому возносите молитвы на рассвете и закате?

Официантка только беззвучно пошевелила губами.

— Женскому началу, — наконец выдавила она из себя. — Я за раскрепощение. Вы меня понимаете?

— Конечно понимаю. А у этого вашего женского начала есть имя?

— Богиня есть в каждой из нас, — сказала официантка с проколотой бровью, заливаясь краской. — Ей не нужно никакое имя.

— Вот как, — по-обезьяньи осклабился Среда. — Так, может, вы устраиваете в ее честь безудержные вакханалии? Пьете в полнолуние вино пополам с кровью и зажигаете алые свечи в серебряных подсвечниках? Заходите голышом в морскую пену, исступленно воспевая свою безымянную богиню, пока волны плещутся у ног, облизывая ваши бедра, как тысяча леопардов?

— Вы шутите? — удивилась она. — Мы ничего такого не делаем. — Она сделала глубокий вдох. Тени показалось, что она считает про себя до десяти. — Принести еще кому-нибудь кофе? Еще моккачино, мэм? — Она снова улыбалась почти такой же улыбкой, с какой подошла к ним в самом начале.

Они отрицательно покачали головами, и официантка поспешила к другому посетителю.

— Вот вам одна из тех, — заключил Среда, — «кто не верует, а посему и не возрадуется», как сказал Честертон. Самая настоящая язычница. Ладно. Ну что, Пасха, дорогая, выйдем на улицу, повторим эксперимент? Посмотрим, знают ли прохожие, что название их Пасхи произошло от имени «Эстер» — «Заря», «Белая». Спорим, я выиграю? Зададим вопрос сотне человек. За каждого, кто знает, отрежешь мне палец на руке, закончатся руки — режь на ногах; а ты за каждого двадцатого, кто не знает, проведешь со мной ночь. У тебя в любом случае больше шансов — в конце концов, это Сан-Франциско. На здешних суетливых улицах наверняка полно дикарей, язычников и ведистов.

Она посмотрела на Среду. Глаза у нее были зеленого цвета — цвета весеннего листа, сквозь который просвечивает солнце, решил Тень. Ответа не последовало.

— Ну ведь попробовать-то можно, — продолжал Среда. — Но в результате я останусь при своих пальцах, да еще проведу пять ночей кряду в твоей постельке. Так что не говори мне, что тебя почитают и празднуют твой праздник. Они произносят твое имя, вот только для них оно не имеет ровным счетом никакого значения. Ни малейшего.

В глазах у нее стояли слезы.

— Знаю, — тихо сказала она. — Я не дура.

— Конечно, не дура, — согласился Среда.

Он зашел слишком далеко, подумал Тень.

Среда пристыжено опустил взгляд.

— Прости, — сказал он. В его голосе была неподдельная искренность. — Ты нам нужна. Нам нужна твоя энергия. Нам нужна твоя сила. Ты будешь сражаться на нашей стороне, когда надвинется буря?

Она медлила. Вокруг левого запястья у нее была наколка — браслет из голубых незабудок.

— Да, — сказала она через какое-то время. — Думаю, да.