Американские партизаны

Его тревожило еще одно обстоятельство. С помощью арестов, казней, ссылок и конфискаций ему почти удалось уничтожить либеральную партию. Но, как ни слаба она была, но все же существовала, ожидая лишь случая, чтобы проявить себя. Санта-Ана знал это по опыту собственной жизни, где так часто чередовались торжество и поражение. В одном из северных городов республики даже был раскрыт заговор. Это походило на отдаленные раскаты грома приближающейся грозы.

Однако мысли, омрачившие в эту минуту чело Санта-Аны, от политики быстро перекинулись к женщине…

К женщине не в общем смысле слова, а к одной из двух особ, недавно упомянутых им, и, как можно догадаться, к прелестной графине.

В молодости он был недурен собою и очень гордился своей внешностью. В жилах этого мексиканца по рождению текла чистейшая испанская кровь. Черты лица его были тонкие и выразительные, волосы и усы черные и блестящие (правда, усы он красил), цвет лица коричневатый, но не темный. Он и теперь, несмотря на годы, и серебристые нити в волосах, мог производить впечатление на женщин, если бы не зловещее выражение, появляющееся на его лице.

Одно огорчало его более всего — его деревянная нога. Когда он глядел на нее, то искренне страдал, точно чувствовал в этой деревяшке приступы подагры.

Как часто проклинал он принца Жоанвиля! Ведь он лишился ноги, защищая Веракрус от французов, которыми тот командовал. Однако по некоторым причинам он должен был благодарить его: деревянная нога немало способствовала популярности Санта-Аны, и не раз он пользовался своим увечьем, чтобы снова войти в милость у народа.

Однако с какой грустью разглядывал он ее теперь! В том, чего он жаждал, она едва ли могла принести ему пользу. Способна ли женщина, да еще такая, как графиня Изабелла, полюбить человека с деревянной ногой! Он, конечно, не терял надежды, уповая то на свою внешность, то на свое положение. Кроме того, он сумел устранить опасность соперничества, заключив в тюрьму человека, который пользовался благосклонностью графини. С трудом, но удалось захватить его, обвинив в разбое и воровстве. Он был помещен в Аккордаду, начальником которой был один из приспешников диктатора. Просидев некоторое время в раздумье и докурив очередную папиросу, он вдруг торжествующе улыбнулся. Улыбка эта была вызвана как раз сознанием своей власти над ненавистным соперником. Чего бы он не дал, чтобы распространить эту власть и на нее!

Из задумчивости диктатор был выведен легким стуком в дверь. Адъютант принес две визитные карточки сразу. При виде их выражение лица Санта-Аны снова резко изменилось. Форма и размеры карточек указывали на их принадлежность представительницам прекрасного пола. Имена посетительниц смутили диктатора еще больше. Адъютанту не приходилось еще видеть его таким взволнованным.

— Просите! — сказал было он, но вдруг одумался и отдал распоряжение ввести дам сначала в приемную и впустить их к нему лишь после звонка. Судя по выражению лица молодого офицера, он был очень доволен возможностью задержать на некоторое время посетительниц, показавшихся ему очаровательными: одна из них была Луиза Вальверде, другая — Изабелла Альмонте.

20. ПРЕЛЕСТНЫЕ ПРОСИТЕЛЬНИЦЫ

Едва адъютант вышел, как Санта-Ана направился к большому стенному зеркалу и осмотрел себя с головы до ног. Он закрутил усы, провел рукой по волосам, одернул шитый золотом мундир и снова уселся в кресло. Несмотря на изысканную вежливость, которой всегда кичился диктатор, он всех принимал сидя, даже женщин, предпочитая положение, позволявшее ему скрывать свой недостаток. Нажав кнопку звонка, он принял позу, полную достоинства и величия. Женщины вошли смущенные и взволнованные.

— Такой редкий случай, — сказал Санта-Ана, — графиня Альмонте делает честь дворцу своим посещением. Что касается сеньориты Вальверде, то не будь у нас с ее отцом официальных отношений, я еще реже имел бы честь ее видеть.

Говоря это, он указал им на кресла. Они сели, все еще волнуясь и слегка дрожа. Они не были застенчивыми по природе, их делали такими обстоятельства, приведшие сюда. В жилах той и другой текла благороднейшая кровь. Графиня, кроме того, принадлежала к старинной знати, в то время как диктатор оказывался просто-напросто выскочкой. Их смущало поэтому не собственное приниженное положение, но самая цель их посещения. Были у Санта-Аны какие-либо подозрения на этот счет или нет, но лицо его оставалось непроницаемым и загадочным, как у сфинкса. Любезно произнеся свое приветствие, он умолк, ожидая, когда заговорят посетительницы. Графиня решилась заговорить первая.

— Ваше превосходительство, — сказала она с напускным смирением, — мы пришли просить у вас одной милости.

При этих словах смуглое лицо Санта-Аны точно просветлело. Изабелла Альмонте просит у него милости! Что же может быть лучше? Диктатор с трудом скрывал овладевшую им радость, отвечая графине: