Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 1

Из того, что доказывалось в предыдущем разделе, явствует, что люди подвергаются испытаниям в этой жизни не ради вечности и что испытаниям они будут подвергаться вечно. Предположение, будто нам навеки предопределено счастье или несчастье в зависимости от действий или дел, совершенных в этой временной жизни, несовместимо с моральным правлением бога и с постепенно приобретаемыми и обращенными к прошлому знаниями человеческого ума. Бог не дал нам власти ввергнуть себя в вечное горе и погибель. Человеческая свобода не настолько велика, ибо срок человеческой жизни несоизмерим со следующей за ней вечностью. Таким образом, преходящую деятельность (т. е. свободу действий) или искус нельзя соразмерить с вытекающими из них вечными, как предполагают, последствиями в виде счастья или несчастья. Наша свобода заключается в нашей способности к деятельности, она не может быть меньше или больше ее, ибо свобода и есть сама деятельность или то, благодаря чему деятельность или действие осуществляется. Пытливые люди, возможно, окажут, что деятельность есть следствие свободы, а свобода — порождающая его причина, проведя тем самым различие между действием и способностью к действию. Пусть так, и все же деятельность не может превысить свободу. Предположить обратное — это все равно, что предположить деятельность без способности к деятельности, или следствие без причины. Таким образом, поскольку наша деятельность не простирается на последствия в виде вечного счастья или несчастья, наша способность к деятельности, т. е. свобода, также не простирается на эти последствия. Добродетельным душам достаточно того, что они сохраняют свою «совесть чистой перед богом и людьми» в этой жизни, а при переходе в следующее состояние обладают знаниями о прошлой своей деятельности в ней и сохраняют сознание хорошо прожитой жизни. Существа, обладающие, таким образом, привычкой к добродетели, наслаждались бы духовным счастьем, недосягаемым для физического зла, которое кончается вместе с жизнью. По всей вероятности, они обрели бы в устроении природы более возвышенный и достойный способ бытия, знания и действия, нежели тот, который мы теперь в состоянии себе представить, и им были бы недоступны иные радости и горести, кроме духовных. В этом возвышенном состоянии добродетельные души способны будут яснее и глубже, чем в настоящей жизни, созерцать высшую нравственную красоту и станут с восторгом и удовлетворением наслаждаться ею, невзирая на свое несовершенство. Следовательно, деятельность, опыт и испытания того или иного рода навеки будут сопутствовать конечным умам.

Что касается порочных людей, преступивших законы разума и морали, косневших в грехе и нечестивости и одинаково далеких как от разумного счастья, так и от нравственной чистоты, то уделом таких закоренелых грешников в начале их существования в мире духов, несомненно, будут ужас, самоосуждение, сознание вины и душевные терзания, тем более что там (в отличие от нашего мира) никакие чувственные наслаждения не в силах отвлечь ум от сознания его вины. Ощущение ее будет тем более явным и острым, что в этом состоянии ум станет намного шире ,и, стало быть, более восприимчив к горестям, печали и сознательной скорби, рождаемым размышлением о прошлой нечестивой жизни. При всем том мудрость божественного правления дает нам основание надеяться я верить, что в какой-то ограниченный период времени они почувствуют раскаяние и отвращение к греху и суетности — причине, приведшей к наказанию их, отвернутся от порока и возвратятся на стезю добродетели и счастья. Но из-за несовершенства своей природы они сохранят способность совершать проступки, навлекать на себя несчастье, вечно действовать и подвергаться испытанию и, следовательно, допытывать попеременно счастье и несчастье, как это и должно быть со всеми испытуемыми мыслящими существами. Но, несмотря на все наши исследования. неспособность человеческого ума постичь порядок божественного управления миром морали столь велика, что мы можем сказать лишь очень немного о способе вознаграждения и наказания или об их степени, за исключением того, что они не могут быть неизменными и вечными, а будут такими же временными и чередующимися, как добродетель и порок причастных морали деятельных существ. Тем не менее, исходя из доводов, подсказанных нам мудростью и благостью бога, проявляющейся в его творении и провидении, мы можем с достаточной уверенностью заключить, что моральное благо и счастье в конечном счете возобладают над грехом и несчастьем, что, несомненно, будет более очевидно на последующих ступенях нашего бессмертия. Таким образом, морального блага и счастья станет намного больше, чем греха и несчастья, и последние в конечном счете уступят первым, иначе нам было бы невозможно объяснить мудрость и благость бога в его творении, провидении и моральном правлении.