Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 1

Отмена этих законов означала, кроме того, — если можно предположить, что мудрость и власть британского парламента простираются так далеко, — отмену того раздела закона Моисея, который провозглашает: «Ворожеи не оставляй в живых» [Исх., гл. 22, ст. 18]. Но это не все: мысль о невозможности общения или сношения со злыми духами исключает чудесное изгнание бесов, о котором повествуется в разных местах Нового завета.

Если же мы обратимся к летописям моей родины, то они явят нам пример суеверной веры в волшебство, вероятно не уступающий никаким другим примерам из истории; я имею в виду салемских ведьм в Новой Англии^{9}. Многие жители обоего пола были признаны на суде колдунами и ведьмами и на этом основании казнены; некоторые из них так поддались этому заблуждению, что во время казни признавали себя виновными в колдовстве, в котором их обвиняли. Фанатизм не встречал отпора, пока в колдовстве не были обвинены некоторые знатные семьи, оказавшие судебным преследованиям такое сопротивление, что в конечном счете это положило конец дальнейшим казням салемцев.

Эти преступники пострадали из-за некоторых законов, впоследствии прозванных в насмешку «синими законами»^{10} за множество суеверий, коими они изобиловали. Большинство этих законов было отменено. Но законы о колдовстве были достаточно удобны законодателям, чтобы сохранять их в силе по сей день.

Мне вспоминается рассказ о чудесах, будто бы совершенных во Франции католическими священниками; его святейшество направил к ним одного из своих служителей со следующим запретом: «Заповедью господа бога впредь воспрещается творить чудеса в сем месте», после чего чудотворство прекратилось.

Проделки, обман и мошенничество мнимых чудотворцев так часто разоблачались в мире, особенно в тех его частях, где восторжествовали ученость и наука, что это должно было побудить нас с крайним недоверием относиться к подлинности этих чудес, даже без сколько-нибудь пространных, основанных на разуме и исходящих из природы вещей, доводов в пользу полной их невозможности в творении и провидении бога.

Нам говорят, что впервые чудеса были явлены миру, дабы подтвердить божественную силу откровения и божественное назначение его первоучителей. Если бы это было так, то в согласии с намерением доказать божественность откровения эти учителя должны были бы навеки сохранить способность творить чудеса, дабы иметь возможность явить чудо всякий раз, когда будут поставлены под сомнение их авторитет или непогрешимость проповедуемого ими откровения; или же это делал бы бог, что положило бы конец опору, если только людям дано быть судьями чудесам, которые могут быть опровергнуты. Однако если допустить, что чудеса возможны и что несколько человеческих поколений могут в достаточной степени судить о них, а также что они были необходимы в поддержку божественного назначения первых проповедников откровения и божественности того, чему они учили, то но аналогии чудеса должны были бы являться и последующим поколениям людей и быть соразмерены с божественной силой откровения или его пророков. В самом деле, почему мы обязаны в наше время верить в непогрешимость откровения или в божественное назначение его учителей на основании меньших доказательств, чем те, которые были и у поколений, бывших до нас? Ведь то, что может считаться разумным доказательством, заслуживающим доверия и согласия людей в один отрезок времени, должно оставаться таким же и в другой. Таким образом, из всего ряда доводов но данному вопросу следует, что коль скоро чудеса были необходимы для первоначального установления божественной силы откровения, то в равной степени необходимо, чтобы они не прекращались и при последующих поколениях, которым божественный законодатель будто бы продолжал ниспосылать такое откровение в качестве своего закона для человечества