Американский детектив - 4

Кроме своего имени, она ненавидела ещё множество вещей: истеблишмент, систему, мужской шовинизм, войны, бедность, полицейских и особенно отца, неизменно преуспевающего финансиста, который обеспечивал её шелком, атласом, любовью, вставными зубами и образованием в колледже Айви-лиг; который почти, но не до конца, понимал и её нынешние нужды, и от которого, к его величайшему огорчению, она принимала деньги только в самых стесненных обстоятельствах.

Нельзя сказать, что в большинстве своих мыслей и чувств она была слишком уж не права, но отсутствие последовательности во многих вещах буквально сводило его с ума. Если она ненавидела отца, ей ни в коем случае не следовало принимать от него деньги; если она ненавидела полицейских, ей не следовало спать с одним из них.

Она раскраснелась и стала очень привлекательной и какой-то беззащитной. Он мягко спросил:

— Ну ладно, в чем дело?

— Не пытайся обмануть меня своим притворно невинным видом. Мои друзья были в толпе и все видели. Ты так жестоко обошелся с невинным негром!

— А, да. Так это все, в чем я провинился?

— Мои друзья были там, на Сен-Маркс-плейс, и рассказали мне, что там произошло. Меньше чем через полчаса, как ты ушел отсюда, из моей постели, ты избил до полусмерти негра, который абсолютно ничего не сделал.

— Ну, нельзя сказать, что совсем ничего...

— Подумаешь, помочился на улице. Разве это преступление?

— Он не просто мочился на улице. Он это сделал на женщину.

— На белую женщину?

— Какая разница, какого цвета была её кожа? Разумеется, она подняла крик. И не говори, что это был символический политический акт. Этот глупый и подлый подонок получил по заслугам.

— И ты избил его до полусмерти.

— В самом деле?

— Не пытайся отрицать. Мои друзья видели всю твою полицейскую жестокость.

— И как же они описали то, что произошло?

— Ты же не думаешь, что я не понимаю: для белого расиста нет лучше средства возбуждения, чем вид черного пениса, этой универсальной угрозы, угрозы, которая демонстрирует высшую степень потенции?

— Он вовсе не выглядел мощным. Скорее, съежился от холода.

— Это неважно.

— Послушай, — терпеливо вздохнул Берри. — Тебя там не было. Ты же не видела, что случилось.

— Зато видели мои друзья.

— Очень хорошо. А твои друзья видели, как он кинулся на меня с ножом?

Диди презрительно хмыкнула.

— Я ждала, что ты скажешь нечто подобное.

— Этого твои друзья не видели? Ведь они там были — верно? Ну, ладно, я тоже там был. Видел, что там произошло, и вмешался...

— По какому праву?

— Я — полицейский, — раздраженно огрызнулся он. — Мне платят деньги, чтобы я поддерживал порядок. Ладно, пусть я представляю репрессивные силы. Но разве можно назвать репрессией, когда одному человеку мешают мочиться на других? Права этого мерзавца нарушены не были, а права женщины — были. Конституция предоставляет каждому человеку право, чтобы на него не мочились. Вот почему я и вмешался. Вмешался от имени Конституции.

— Хватит, нечего острить на эту тему.

— Я оттолкнул его от женщины и приказал застегнуться и убираться прочь. Да, действительно, он застегнулся, но убраться не захотел. Он вытащил нож и шагнул ко мне.

— И ты не ударил его и не сделал ничего подобного?

— Я его толкнул. Даже не толкнул, а только подтолкнул, чтобы заставить убраться.

— А... Превысил меру.

— Это он превысил. И набросился на меня с ножом. Я вырвал у него нож и при этом сломал ему запястье.

— Ты считаешь, сломать человеку запястье не означает превысить меру? Разве ты не мог отобрать у него нож, не ломая запястье?

— Он не дал мне этого сделать и все время пытался меня ударить. Потому я и сломал ему запястье. Единственная альтернатива состояла в том, чтобы позволить ему меня пырнуть, а я не готов на такие жертвы ради сохранения гармонии в обществе.

Диди нахмурилась и помолчала.

— Или, — осторожно добавил он, — чтобы доставить удовольствие своей девушке с её свежеиспеченными радикальными идеями.

— Пошел к черту! — с неожиданной яростью она вихрем пронеслась по комнате. — Убирайся! Ты — свинья, мерзкая свинья!

Он недооценил силу её порыва и отлетел на задрожавшую каминную доску. Смеясь и протестуя, попытался было завладеть её руками, но тут она снова его удивила — сжав кулак, ударила его в живот. Никакого вреда это ему не причинило, но заставило резко согнуться в рефлекторном защитном движении.

Выпрямившись, Том схватил Диди за плечи и встряхнул так, что у неё лязгнули зубы. Дикая ярость вспыхнула в её глазах, она попыталась ударить его коленом между ног. Он увернулся, потом поймал её колено и зажал между своими. И тут снова почувствовал, как накатывает возбуждение. Она тоже невольно это почувствовала, перестала сопротивляться и удвленно подняла глаза.

Так они оказались в постели.

Отдышавшись после оргазма, она вытянулась рядом с мокрыми от слез щеками и прошептала:

— Свинья, свинка. О, мой поросеночек...