— И если ты решишь приподнести подарочек своей жене, а сам не слишком разбираешься в женском белье, подобные ей дамы приводят тебя в нужные места и помогают выбрать то, что нужно. Небезвозмездно. Коммерсанты выделяют им процент с выручки.
Теперь он насмехался в открытую.
— Ну ты и наговорил!
— Не будь циничным, Винс, это тебе не к лицу, — одернул я его, взяв свой бумажник, чтобы достать накладные Герды. — Я действительно очень признателен тебе за напоминание, ибо сам чуть было не забыл. Видишь ли, я заказал множество всяких мелочей для Джоан, но хочу вручить их сам, потому я перешлю их в Нью-Йорк на твой адрес самолетом. А вернувшись я приду их забрать и это будет потрясающе — распаковать их перед Джоан!
— Надо же! — буркнул он, но уже мягче.
Я передал ему накладные. Он внимательно изучил одну из них.
— Черт побери, Пит, видя эту кралю…
— Ты плохо смотрел, да ещё в дурном настроении, Винс. Скажи, Бетси будет дома, когда все это прийдет?
— Да, естественно. Ребята идут в школу, и ей придется оставаться дома. Но скажи, что за дела с этими покупками? Что за барахло?
— Маленькие поленца.
— Что?
— Для разжигания огня. Ночные сорочки, сексуальное нижнее белье. В кружевах. Чтобы напомнить, что не время гасить огонь.
— Ну? И все для этого?
— Ну да; иногда создается такое впечатление, что моя жена проводит все время в бумазейном пеньюаре и бигуди. Я полагаю, что это из-за совместно прожитых тринадцати лет; супружеская жизнь давно стала привычкой.
— Ты конечно вправе говорить подобное, но чтобы женщина типа Джоан… Клянусь, Пит, твоя жена становится все очаровательнее. Из года в год она словно молодеет. Поэтому мне просто странно, чтобы столь сексуальная особа, как она…
— Я знаю. Потому я и устроил закупку подобных туалетов. Это не столь дорого, как супружеские раздоры.
— Вот те на! Послушай, Пит, ты не возразишь, если я введу Бетси в курс дела? Ибо она тотчас спросит про эту кипу.
— Как хочешь! Расскажи ей все, что сочтешь нужным. Между нами нет секретов, не так ли? Только прошу тебя, не вскрывай коробки. Я хочу сделать это сам.
— Ну что ты, что ты… конечно…
Его взгляд и голос затухают. Он всего лишь завистливый негодяй, и сейчас он представляет себя на необитаемом острове с моей женой, то разглядывающим набедренную повязку на её теле, то бросающимся к её ногам. И я готов поклясться, что сцена появится в ближайшем романе. С тех пор, как он познакомился с моей женой, во всех его книгах появляется расписываемая в деталях сцена с некоей евреечкой со смоляными кудрями и объемистыми грудями, позволяющей поразвлечься с собой. Мы с Джоан знаем, о ком идет речь, и даже давняя и добрая знакомая Бетси Кенна знает это, ибо она заставила мужа сменить Нью-Йорк на Сан Франциско, по словам Бетси, единственный цивилизованный город Соединенных Штатов.
Но мнение Винса диаметрально противоположно.
Мои судьи все так же сидят на своих местах в застывших позах, устремив взор в одну точку, с широко раскрытыми от ужаса ртами. Они мертвы. Чучела набитые. Я пытаюсь приблизиться, чтобы прощупать у них пульс, поднести к приоткрытым ртам зеркало и убедиться в отсутствии дыхания.
Доктор, как мне показалось, преобразился. Все такой же маленький и хилый, но уже без признаков недоброжелательства или попыток совершить насилие. Вполне возможно, что его волнует иная проблема, а не я. Он держит в обеих руках клюшку для гольфа под свой размер, клюшку в миниатюре. И посылает лежащий перед ним мяч.
— Мэтр?
В противоположном конце комнаты Ирвин Гольд послушно опускает стакан на пол и кладет его горловиной к доктору. Герр доктор сводит ноги вместе и прочно упирается в ковер, опустив клюшку напротив мяча. Он наклоняется вперед, шевелит своими ляжками, будто готовящийся к прыжку кот. Потом бьет по мячу, и тот катится по ковру прямо в лунку. Отличный удар.
Дрожь нетерпения, словно от укусов полчища муравьев, пробегает по коже.
— Господин председатель…
— Прошу вас, минуточку.
Голос его невыразителен. Он кладет на ковер новый мяч.
Удар клюшкой.
Отлично.
Удивленный, недоверчивый, я смотрю на этот жалкий турнир, у него в руке невообразимым чудом появляется третий мяч. Меня поедают муравьи. Будто взрыв, из меня меня вырывается протест.
— Ради Бога! Вы говорили, что нельзя терять время!
Он повернулся ко мне и любезно улыбнулся.
— Вы кажется забыли, Пит? Это святая пятница.
— И что дальше?
— Ах, пятница, пятница! Всего лишь три года, а вы не помните, что это за день для меня? День игры в гольф, Питер. Шесть дней в неделю, включая и соблазнительный солнечный уикэнд, клиенты выплескивают свои неврозы в мои всевнемлющие уши. Но пятница, Питер, день отдыха для моей клиентуры, а для меня сейчас ещё и время чаепития. Ну что? Теперь вы вспоминаете?
Да, я припоминаю. Пятница. Ник возвращается из школы, чтобы провести уикэнд со мной. Он приходит в три тридцать, у него свой ключ, он входит в квартиру, идет в гостевую комнату, чтобы снять куртку и галстук, а затем непременно заходит в ванную комнату. А там труп женщины, кровь, револьвер…
— Вы что-то побледнели, друг мой, — заметил психиатр.