— Не надо иметь высшего образования — надо иметь среднее соображение.
— Полнота тела — благо: хорошего человека должно быть много.
Очевидно, его русской аудитории эти шутки нравились.
И вскоре к нам устремился все нарастающий поток пациентов. Изабелла буквально изнывала от телефонных разговоров с ними — в основном звонили старые люди, которые по многу раз переспрашивали:
— А чем, собственно, занимается доктор Голяховский?
— А правда, что он был профессором в Москве?
— А вы можете прислать за мной машину?
Был и такой незатейливый звонок:
— Секретарша, пришли машину, — без указания, кто звонит, по какому поводу и откуда.
На самые бестолковые вопросы Изабелла отвечала:
— Послушайте, в газете же все написано.
— А вам что, сказать жалко?
— Не жалко, но я не могу так долго разговаривать с вами. У меня много других дел.
— Подумаешь, какая важная персона!..
Изабелла жаловалась:
— Владимир, что мне делать? Они просто не дают мне работать. И все требуют транспорт. Они узнали, что в госпитале есть служба развоза больных и все хотят, чтобы их развозили. Но я же не хозяйка этой службы, я не могу присылать за каждым из них машину.
— Изабелла, я куплю вам длинный-длинный лимузин, и вы сами станете их развозить.
— Ну, Владимир, я же серьезно…
Что верно, то верно: иммигранты скоро осваивались с условиями обслуживания и любили требовать для себя все. Особенно — бесплатный транспорт.
Мне дали еще одну телефонную линию и еще одного секретаря, специально для ответов русскоговорящим пациентам. Основная цель была достигнута: госпиталь получал все больше пациентов со страховкой «Медикейд», и Виктор с вице-президентом были довольны.
А у нас прибавилось работы: на прием по пятницам теперь являлось по пятьдесят и больше русских иммигрантов. После таких приемов, да еще в конце рабочей недели, я приходил домой абсолютно измотанный. За каждый визит «Медикейд» платил госпиталю 150 долларов, и многих из посетителей я назначал на операции, за что госпиталь получал еще несколько тысяч. Но я денег от этой работы не получал — доктору за поликлинический прием эта страховка не платит, а те 500 долларов, что полагались мне за операцию, госпиталь забирал для расходов на резидентов. Так что для меня это была бесплатная нагрузка. Надо сказать, что в Америке доктора бесплатно ничего не делают. Но я считал моральным долгом помогать своим бывшим согражданам, равно как и своему госпиталю.
Из всех врачей по-русски говорили только мы с Селей, но он не имел права принимать больных сам. Госпиталь был учебным заведением, со мной работали резиденты. Для них это была практика, они должны были осматривать больных, и после этого показывать их мне. Русские иммигранты не хотели, чтобы их осматривали американцы. Они читали в объявлении, что в клинике принимает русский профессор. Когда к ним в смотровую заходил молодой американец, они категорически заявляли:
— Доктор Голяховский, доктор Голяховский!
Резиденты пытались осмотреть их, но они с раздражением твердили:
— Голяховский, Голяховский!
По акценту и манере разговаривать сразу распознавалось их происхождение. Больше всех было жителей Одессы, Черновцов, Ташкента и Бухары. Например, приходит толстая и еще довольно молодая одесситка. Я вхожу в смотровую комнату:
— Здравствуйте, я доктор Голяховский.
Она сидит с безразличным лицом, смотрит куда-то в сторону.
— Что у вас болит?
Она как будто оживает и напевно восклицает:
— Ой, не спра-а-ашивайте!
— Как же мне, доктору, не спрашивать? Что-то, наверное, болит, раз вы пришли ко мне.
— А я зна-а-аю?! Мене все болит.
— Что же больше всего?
— Ой, я вас умоляю!..
— Но все-таки?
— Ой, не говорите!..
— Можете вы мне сказать — что у вас болит?
— Ой, ради Бога!..
Так проходят первые пять минут. Потом она напевно заявляет:
— Ой, доктор, таки мне же нужна спра-а-авка.
— Справка о чем?
— А я знаю?
— Какая справка?
— Ну, я же говорю — спра-а-авка.
— Я не могу понять, о какой справке вы говорите.
— Ой, ну спра-а-авка, что мене все болит, и я не могу работать.
Многие таким образом хотели получать пособие для бедных и в то же время избежать работы. Резиденты не переставали возмущаться.
Потом госпиталь нанял двух женщин-переводчиц, и работать с русскими иммигрантами стало немного легче.
На приемах я насмотрелся на человеческие трагедии.
Маленькая, худенькая, хромая старушка приходила на прием несколько раз, и как-то так получалось, что мне ее не показывали. Однажды она устроила истерику, и резидент позвал меня к ней в комнату.
— Почему вы плачете?
— Они, эти молодые американцы, не хотят, чтобы вы меня лечили. Я вам заплачу, доктор. Я знаю, что в Америке надо платить. Я обязательно заплачу.
— Мне не надо платить. Дайте-ка я осмотрю вашу ногу.