Американский доктор из России, или История успеха

Я вспомнил, как при нашей первой встрече в Нью-Йорке, три года назад, он сказал: «Ну что — поспешил ты уехать из России, а? А у нас удивительные перемены к лучшему, удивительные. Поспешил!»

Я напомнил ему об этом, он горько усмехнулся:

— Так я тебе и сказал? Да, не получилось «к лучшему», никто не ожидал, что так обернется.

На следующий день мы с Гавриилом вдвоем поехали к мистеру Гринбергу. Я остановил такси на Пятой авеню, и мы прошли несколько кварталов до его дома. Я хотел показать Гавриилу этот элитный район. Хотя в демократической Америке нет аристократии, но всегда была и остается финансовая элита. С давних пор она селилась в районе Пятой авеню, строя себе шикарные особняки. Но разрастающийся город теснил даже и эту элиту. Поэтому постепенно особняки замещались кварталами других домов, а в тех, что остались, разместились галереи, музеи и офисы. Между ними стоят протестантские и католические храмы и еврейские синагоги. Вместо внушительных особняков на прилегающих к Пятой авеню улицах построили меньшие по размерам, в стиле brownstone (буквально — дом из коричневого камня). Это традиционный стиль лондонской архитектуры XIX века. Действительно, когда-то большинство этих домов были коричневого цвета, но с тех пор расцветка домов изменилась, она стала более разнообразной, а название осталось. По устройству они все имеют много общего: у них узкий фасад, обычно в три окна, четыре или пять этажей, и они стоят вплотную друг к другу (все это позволяет экономить на дорогой земле города). Снаружи они кажутся меньше, чем на самом деле, потому что они всегда вытянуты в длину и у каждого есть задний дворик. Все в них приспособлено для удобства жизни одной состоятельной семьи: как правило, на первом этаже — хозяйственные службы, на втором — большой холл, кабинет и библиотека, на третьем — гостиные и столовая, на четвертом — три-четыре спальни, на пятом — комнаты прислуги. Многоквартирные дома стали строить в Нью-Йорке только в конце XIX века. Хотя в городе сохранилось много старых браунстоунов, но большинство их внутри перестроено: каждый этаж приспособлен под небольшую квартиру для одной семьи. Только действительно состоятельные люди могут содержать целый дом. Но в районе Пятой авеню сохранились браунстоуны шире, выше и красивее обычных, с громадными окнами и мраморными фасадами с украшениями.

Все это я рассказывал Гавриилу, показывая дома. Он любил слушать такие рассказы и рассматривать строения, всегда спрашивая их цену.

— А вот и дом Гринберга, — указал я, взглянув на номер.

Дом был солидный, с мраморной лестницей на бельэтаж и с тяжелой дверью, украшенной затейливым бронзовым литьем.

Охраны и швейцара не было, но со стен во все стороны были наставлены телевизионные камеры — секретная стража богатого района.

Гринберг сам торопливо открыл дверь:

— Профессор Илизаров, пожалуйста, пожалуйста, входите. Как я рад вас видеть! И вас также, доктор. Спасибо, что пришли.

Он долго тряс ему руку. Гавриил сказал:

— Скажи ему, что мне очень лестно, что такой человек, как он, пригласил меня к себе.

Когда я перевел, Гринберг затряс головой и запротестовал:

— Нет, нет, профессор, это мне лестно принимать такого человека.

Он был невысокий, худощавый, лысоватый, седоватый, одет в скромно смотрящийся серый костюм — ничего общего с карикатурами на «акул». Очень любезный и немного суетливый хозяин. Поддерживая Гавриила под локоть, он провел нас через большую прихожую в холл, усадил в кожаные кресла и принялся смешивать коктейли.

— Что предпочитает профессор?

Профессор предпочитал водку.

— Какую водку любит профессор? «Столичную», «Смирновскую», «Абсолют»?

— Все равно. Пусть наливает «Столичную».

Гавриил получил водку в хрустальном стакане с кубиками льда.

— А вы, доктор?

— «Кровавую Мэри», пожалуйста.

Он ловкими движениями, как, наверное, делал фокусы, смешал водку с томатным соком и добавил туда острые специи. Подняв бокал, он сказал традиционное американское:

— Чиирс!

И добавил с акцентом:

— Заз дровье!..

Пригубив, он попросил меня:

— Переведите профессору, что меня всегда трогала судьба карликов. Я сам невысокий и часто думал: какое это несчастье — остановиться в росте еще в детстве и больше никогда не расти! И я не мог понять: неужели нельзя как-нибудь помочь им? Когда я услышал про операции, которые начал делать профессор, то обрадовался: наконец кто-то нашел способ помочь карликам! Как они должны быть счастливы, что могут стать выше хотя бы на пятнадцать сантиметров!..

Гавриил заметил:

— Можно и на двадцать пять — тридцать, но только с сосудами, нервами и мышцами надо быть осторожным.

Гринберг воскликнул:

— Даже на тридцать?! По-моему, ваш метод — это гениальное открытие: какое счастье он дает обездоленным природой людям!

Гавриил явно был доволен и попросил:

— Скажи ему, что мы лечим руки и ноги, а вылечиваем души. Мы в нашем институте в Кургане сделали уже сотни таких операций, и я заметил, что в процессе лечения у моих пациентов на лицах появлялось выражение удовлетворения жизнью, какого у них не было до лечения. Вот как!