Дом пустеет, если, конечно, там не осталось еще кого-нибудь, о чьем существовании они не догадываются.
— Джо хватает радиопередатчик и диктует новые координаты. Тейлор кричит на него. Лейтенант, высунувшийся из укрытия, получает пулю.
Джо раскладывает дымовые шашки.
Не проходит и трех минут, как сверху раздается шум Ф-4. Они решают все сжечь напалмом. Мы чувствуем его жар за двести ярдов. Там стоит просто стена огня. Пара сотен ярдов в сторону, и мы бы уже были жареными десантниками. Превратились бы в шашлык с хрустящей корочкой.
Мы пользуемся этим как прикрытием, чтобы убраться подальше.
Джо несет на себе Джои. Я догоняю Джо и вижу, что Джои мертв. Я говорю ему об этом и тут же получаю пулю в спину. Джо плачет. Я никогда такого не видел. Я падаю на колени. Мне нехорошо — все куда-то уплывает. А потом Джо опускает на землю тело своего друга и поднимает меня.
Что было потом, я не помню. Единственное, что я знаю, — что мы вытащили десятерых. Десятерых из двадцати семи. Включая лейтенанта. Мне потом сказали, что Джо вернулся за ним. И еще сказали, что он больше никогда не будет ходить. Никогда. Не знаю, правда ли это. И Тейлор тоже выбрался.
В мотеле Тейлор прилаживает к своему телефону шифровальное устройство и ждет, когда из вашингтонского офиса ему позвонит Дэвид Хартман. Чтобы скоротать время, он вспоминает Вьетнам — не самое приятное занятие. Там все было не так, как предполагалось.
Когда он кончал школу, он был одним из лучших учеников. Конечно, не самым, но самые лучшие не слишком ценились в армии. Как правило, из них получались вооруженные болваны, писари и плановики, и они никогда не поднимались выше полковников. Кроме этого, Тейлор много занимался спортом — играл в регби, гольф, хорошо боксировал. Правда, гольф ему не слишком давался, так как половину времени он был вынужден играть с распухшими от боксерских поединков, больными руками, а вторую — с кружащейся головой, после того как на полном ходу врезался ею в поле. Зато армия знала много поколений таких тейлоров. И все они были офицерами. Коллеги объяснили ему, что занятия боксом и регби создают хорошую репутацию и способствуют продвижению по службе. Однако генералы на ринг не выходят, и ни один из них ему не позволит обхватить себя за бедра и швырнуть на пол. Поэтому для успешной карьеры требуется умение общаться со стариками, а это значит — умение играть в гольф и потреблять спиртные напитки.
Тейлор был рад, когда началась война.
Он считал ее плевым делом. Они собирались воевать с каким-то мелким государством. Да, это было не НАТО против стран Варшавского договора, где были бы задействованы миллионы солдат, танки, истребители и бомбардировщики — то, о чем так долго мечтали вояки с обеих сторон. Но все же это была настоящая война. Военные, понимая, что каждый честолюбивый офицер хочет принять участие в боевых действиях, чтобы украсить свое резюме, создали модель постоянной ротации кадров. Все должны были получить право пострелять, получить значки за участие в военных действиях, а может, и пару медалей.
Это была чисто бюрократическая реакция, когда приоритет отдавался желаниям членов организации, а не самоочевидным задачам, которые стояли перед этой организацией. А организация даже не учитывала того, что это может привести к поражению, что командование неопытных офицеров станет причиной гибели солдат, что любой разумный офицер, осознающий краткосрочность своего пребывания на войне, предпочтет рапортовать о мелких успехах, а не о крупных неудачах.
У Тейлора была хорошая биография. Его отец погиб в Корее. Дядя в чине полковника продолжал служить в вооруженных силах. Поэтому его тут же направили в Сайгон для работы в ставке. Для молодого офицера это было настоящим подарком, который сильно повысил его самооценку. Он был умен, внимателен, общителен, всегда ходил в идеально отглаженной форме и очень скоро получил капитанские лычки. Но честолюбие и мужественность требовали от него участия в боевых действиях. Поэтому при каждой удобной возможности он рвался в бой. И командование не возражало. Считалось, что к этому должен стремиться любой молодой офицер.
Наконец его отправили на место боевых действий. Хотя и в роли наблюдателя, но он оказался в самой гуще событий.
Это была странная война. Никто не задумывался о том, в чем же будет заключаться победа. Не было взводов и подразделений смешных ребят в зеленых формах и металлических касках, которых можно было перекинуть через линию фронта. Никто не собирался захватывать столицу противника, арестовывать плохих парней, находить хороших и обучать их основам демократии. Мы даже не собирались подавлять мятежников. Надо было только расставлять оценки подчиненным — кто сколько убил, и казалось, в этом был какой-то смысл, поскольку, согласно теории Вестморленда, мы вели войну на истощение.