И вот в 1988 году, после ухода Рейгана, когда Вассерман занялся сбором средств для Дукакиса, который был обречен на неудачу, Хартман почувствовал, что образовался некий вакуум. И хотя в кампании уже участвовало несколько заметных деятелей консервативной партии, к ней еще не был подключен ни один крупный брокер из широкомасштабной индустрии развлечений. Но Хартман не собирался просто так вкладывать деньги в Буша или его партию. Если бы он это сделал, тот стал бы к нему относиться так, как проститутка относится к своему клиенту. А Хартман стремился к установлению равноправных отношений. Он хотел войти в узкий круг, в котором будет известно его имя. Он хотел стать тем самым человеком, к которому Вашингтон будет обращаться тогда, когда ему что-нибудь потребуется от Голливуда.
Хартман был свидетелем того, как Ли Этуотер связал воедино два мира, и в 1988 году занимался организацией встречи с этим политическим консультантом. А когда на Ли обрушилась ожесточенная критика, Дэвид пригласил его на ланч и всю дорогу рассыпался в комплиментах его творческим способностям. Он внимательно выслушал все, что говорил Ли, а потом заявил, что тот так же гениален в политике, как Хичкок в кинематографии, а Элвис в музыке, что все они пользуются формами, которые до них не считались искусством, и придают им такую культурную значимость, что игнорировать их становится невозможно. Он знал, что любимыми книгами Этуотера являются «Искусство войны», «О войне» и «Принц», поэтому заявил, что тактика Ли напоминает ему Сунь-Цзы и что со времен Макиавелли не было ни одного столь чистосердечного политика. После выборов Хартман организовал для Ли несколько выступлений, которые принесли тому огромное личное удовлетворение плюс десять тысяч долларов за каждое. Не так уж плохо за пару часов трепотни. Между ними установились тесные взаимоотношения. И Хартман обрел свою лазейку в Белый дом. Но тут у его приятеля была обнаружена опухоль мозга.