Американский Гулаг: пять лет на звездно-полосатых нарах

— Да какое там забыл! — воскликнул мой собеседник. — Я ее и не помнил никогда. Мне два года было, когда родители в Америку перебрались. В школу американскую ходил, работал здесь, все дела. Как-то раз пошел на дискотеку, подрался там, покалечил одного типа. Получил срок, думаю — отсижу свое, выйду на волю, никаких проблем. А тут два месяца назад повестка пришла: вызов в Иммиграционный суд. Привезли меня туда — судья даже слушать не стал. «Ты, — говорит, — преступник, и ты гражданин Гайаны — вот и езжай к себе в Гайану совершать преступления». Я апелляцию написал, конечно, а что толку — закон есть закон. Решил вот, почитаю хотя бы про свою страну, а то ведь и не знаю, что в этой Гайане вообще творится. Родственники какие-то у нас там вроде остались, да они живут где-то в лесу. Туда даже почта не доходит.

Вызывать в Иммиграционный суд стали даже заключенных-кубинцев, вьетнамцев и китайцев. Раньше все они могли избежать депортации, объявив себя политическими беженцами. Некоторые русские арестанты тоже это проделывали: один питерский братан написал судье, что отец его, физик-ядерщик, в связи с невозвращением сына в Россию был «брошен в ГУЛАГ», а сам он был вынужден нарушить закон, чтобы за американскими тюремными стенами найти защиту от тайных агентов госбезопасности, «у которых, как известно, длинные руки». Автор также выражал готовность пройти проверку на детекторе лжи или подвергнуться воздействию психотропных средств — в частности, какого-то загадочного препарата под названием «truth syrup».[18]

Новые иммиграционные законы поставили на всем этом крест. Отныне любой иностранец, осужденный на срок с максимальной ставкой выше 5 лет, подлежал депортации даже в том случае, если по прибытии на родину его прямо с самолета отправят на виселицу.

С другой стороны, в это же самое время многие арестанты-иностранцы начали сами добиваться депортации. Новый губернатор Нью-Йорка Джордж Патаки издал указ, по которому людей, осужденных за преступления, не связанные с насилием, разрешено было депортировать до истечения их минимального срока. В эту категорию попали осужденные за наркотики, иногда с астрономическими сроками. Миша из Душанбе отбывал «от 25 лет до пожизненного» за продажу переодетым полицейским агентам двух унций кокаина. Непомерно жесткое наказание в его случае объяснялось желанием властей отомстить за многомиллионный судебный иск, поданный Мишей против департамента полиции, после того как его отец-таксист был застрелен постовым полисменом не то по ошибке, не то по злому Умыслу прямо в своей машине. Миша, который сел в 20-летнем возрасте, считал свою жизнь загубленной. Он успел отсидеть уже лет восемь, когда губернатор издал тот самый указ о депортации. День этот Миша решил отмечать наравне с днем рождения. Комиссия по досрочному освобождению, спеша выполнить новые разнарядки, быстро согласилась выдать его иммиграционным властям. Перспектива быть депортированным в страну, из которой он уехал в возрасте трех лет и в которой шла гражданская война, Мишу совершенно не пугала — по крайней мере в сравнении с вариантом прожить еще 17 лет, не видя ни деревьев, ни травы. Более того, он в течение нескольких месяцев забрасывал посланиями посольство Таджикистана в Вашингтоне, умоляя как можно скорее выдать ему документы, подтверждающие его подданство.

Мне пришлось встретить и нескольких заключенных, выданных американской юстиции другими государствами. Одним из них был мой приятель Яромир, чешский гражданин, осужденный за убийство. История его была каким-то странным сочетанием греческой трагедии с «Похождениями бравого солдата Швейка». Яромир, сын директора треста деревообрабатывающих заводов Моравии, владел собственной компанией по экспорту древесины и производству мебели. Помимо этого он торговал недвижимостью, автомобилями, кроликами — в общем, был типичным успешным предпринимателем «переходного периода». Но удача Яромира в бизнесе омрачилась несчастьем в личной жизни. Он женился в 18 лет на своей школьной подруге и за 12 лет супружества успел к жене совершенно охладеть. Не разводился из-за детей — двух дочерей. Только из-за них Яромир иногда и появлялся дома, в предместье Брно, предпочитая проводить остальное время в обществе переводчицы своей фирмы, говорившей на нескольких языках, любившей танцы, бильярд и быструю езду на джипе.