Так он «доигрался» в первый раз. Один из подростков повадился собирать дань с группы, к которой приписали Джо после очередного перевода из школы в школу. Не одна личная вещь успела перекочевать в карманы несовершеннолетнего рэкетира, когда Джо вздумалось вдруг запротестовать. Билли был выше его на полторы головы и старше на три года (так что их никак нельзя было назвать «сверстниками», хотя именно это было написано в личном деле), весовые категории также отличались весьма существенно, и мало кто согласился бы в начале драки поставить на выигрыш «правдолюбца». По мнению Джо, победа была блестящей и быстрой, а драка — справедливой.
Полиция имела на этот счет свое мнение.
Тогда же Джо впервые пришлось столкнуться и с неблагодарностью: никто из тех, за кого он заступался, не согласился даже подтвердить, что Джо одолел своего противника в равном бою, а не ударил «тяжелым предметом», подкараулив сзади… Как-то не верилось следователю, что не оперившийся мальчишка мог в одиночку справиться с подростком, давно состоявшим у них на учете и входящим в одну из распространившихся в крупных городах молодежную преступную группировку. Хоть ты тресни — не верилось!
Получив в восемнадцать лет долгожданную свободу, Джо поклялся себе не вмешиваться больше в чужие дела, но выполнить клятву так и не смог.
Следующая история оказалась и вовсе глупой. Как-то вечером, проходя по одной из улочек латинского квартала, он услышал крики женщины, зовущей на помощь. Завернув за угол, он увидел заросшего щетиной пьяницу, державшего за распущенные волосы голосистую толстуху.
— Убивают! — вопила она, стараясь вырваться. — Помогите, люди добрые!
«Добрые люди» — их было немало на этой улочке — только покачивали головами и переговаривались между собой, отпуская время от времени соленые шуточки.
Наконец пьянице удалось повалить женщину на землю и кулаки его замелькали в воздухе, опускаясь на пухлые плечи и спину, — кофта женщины, разорванная надвое, валялась тут же.
Вопли избиваемой становились все тише и жалобней — похоже, она уже не имела больше сил кричать, только размазывала по лицу смешанные с косметикой слезы.
В руке у хулигана появилась выдернутая откуда-то палка — тогда-то Джо и не выдержал. Прыжок и удар слились воедино; тело пьяницы, отброшенное к стене, медленно сползло наземь. Со стороны это выглядело гораздо страшнее, чем было на самом деле: Джо отлично знал, что через час-другой небритый громила придет в себя.
— Уби-и-и-или! — резанул вдруг по ушам новый истошный вопль; женщина поднималась, вставая на четвереньки.
— Успокойтесь, все уже позади, вы в безопасности, — приветливо улыбнулся ей Джо и отпрянул, встретившись с перекошенным от ненависти лицом.
— Мужа моего убили! — заорала толстуха, кидаясь к неподвижно вытянувшемуся у стены телу. — Полиция! Помогите, люди добрые!
…Ее крик всплыл в памяти с такой четкостью, что Джо вздрогнул, чувствуя, как к горлу подкатывает комок, а грудь жжет от незаслуженной обиды.
Узкая грязная улочка с прямоугольниками сохнущего на натянутых между домами веревках белья, бесчувственный пьянчужка, из носа которого по лицу ползет красная струйка, опрокинутый бак для мусора в нескольких шагах, насмешливые, сочувствующие, равнодушные, осуждающие лица зевак — все снова стояло перед ним, словно Джо перенесся в прошлое и пережил его заново. Звуки, запах, вид синяков на обнаженных лопатках избитой толстухи — ни одна из мельчайших подробностей не была утрачена, все стояло перед глазами, словно это произошло только вчера.
Джо зажмурился, избавляясь от наваждения, — и вновь оказался на широкой улице южного города.
Справа от него высились волосатые стволы пальм, слева шумно пролетали грузовики и легковые автомобили. Впереди был виден вход на базу, неподалеку от которого собралась небольшая толпа, одетая в костюмы из маскировочной ткани. Джо без особого труда мог разобрать долетавшие оттуда обрывки фраз.
— Ну хорошо, ребята, — разглагольствовал Джексон, — в — этих случаях следует поступать так…
— А если…
— Ты послушай, потом будешь выступать…
— И вот тогда он сказал…
Они замолкли резко, как по команде, и Джо невольно поискал взглядом кого-нибудь из начальства, но нет — ни полковника, ни капитана, ни даже сержанта поблизости не было.
Направление взглядов указывало, что разговор был прерван исключительно из-за его появления, значит, говорили о нем…
Не без волевого усилия Джо заставил себя не менять скорость.
Перед ним расступились молча.
Сердце Джо не случайно запрыгало — воспоминание о пережитой несправедливости как бы готовило его к новому удару.
Его ненавидели. Его презирали за то, что он поступил так, как того требовала совесть. Им не было дела до того, что он рисковал шкурой не просто наравне с ними — намного больше, чем они. Как не было дела и до того, что он не заставлял тех парней сделать свой выбор — просто своими действиями напомнил, как следует поступать. Пусть даже крикнул что-то — разве он был их командиром и ему были обязаны подчиняться?