Американский претендент

Тут Селлерс подошел к стене, нажал пуговку электрического звонка и стал нетерпеливо посматривать на дверь. Никто не являлся, и он повторил свою попытку, ожидая результата. Следя за его действиями, Гаукинс принялся превозносить своего друга, отзываясь о нем, как о самом передовом человеке, который немедленно применяет у себя все новейшие изобретения науки и неутомимо идет в ногу с современной цивилизацией, не отставая ни на шаг во всем, касающемся улучшения материального быта. Наконец полковник оставил в покое пуговку (на самом деле не имевшую электрического провода) и позвонил в большой обеденный колокол, стоявший на столе, заметив небрежным тоном, что теперь, к своему удовольствию, он убедился в полной непригодности вновь изобретенной сухой батареи.

– Звонок Грэгама никуда не годится, но я был обязан испробовать его. Уж один тот факт, что я произвел над ним пробу, должен был вызвать доверие публики и дать толчок изобретению. Я говорил изобретателю, что в теории сухая батарея превосходна, но на практике – извините! И вот результат перед тобою. Прав ли я? Что скажешь ты на это, Вашингтон Гаукинс? Ты видел, как я два раза нажимал пуговку. И что же вышло? Резонно ли я говорил или нет?

– Вам и без того известно мое мнение о вас, полковник Селлерс. По-моему, вы понимаете толк решительно во всем. Если бы тот человек знал вас так же хорошо, как я, то принял бы к сведению ваши слова и бросил бы к черту свою сухую батарею.

– Изволили звонить, ма'с Селлерс?

– Нет, ма'с Селлерс не звонил.

– Так, значит, это вы, ма'с Вашингтон? Я слышал звонок, сэ.

– Нет, и мистер Вашингтон не звонил.

– Ах ты, Господи! Кто же тогда звонил?

– Лорд Росмор.

Старый негр всплеснул руками и воскликнул:

– Экий я дурак! Опять позабыл это имя. Эй, Джинни, иди-ка сюда. Ну, поскорее, голубушка!

Явилась Джинни.

– Сделай то, что прикажет тебе лорд, а я пойду вниз и стану заучивать эту фамилию.

– Как же, дожидайся! Ты, кажется, спятил с ума. Зачем я стану исполнять приказание, когда позвали тебя?

– Да не все ли это равно? Когда звонит звонок, надо же кому-нибудь прийти, а старый господин сказал мне…

– Ступайте вон и бранитесь лучше на кухне!

Голоса спорящих стали едва слышны издали, и тогда граф прибавил:

– Чистая беда со старыми слугами, которые прежде были вашими невольниками и находились на положении друзей.

– И членов семьи.

– Вот именно членов семьи. А подчас они даже разыгрывают роль хозяев дома. Например, хоть бы эти двое. Они отличные люди, почитают и любят своих господ, преданны, честны, но – черт их побери! – делают что хотят, вмешиваются в разговоры, лезут, надоедают. Просто убил бы их в другой раз со злости.

Последние слова бессознательно сорвались у Селлерса с языка и, разумеется, не имели серьезного значения, однако они натолкнули его на блестящую идею; впрочем, так случалось с ним на каждом шагу.

– Ведь я хотел, собственно, послать за своим семейством, чтобы сообщить печальную новость, – спохватился хозяин.

– Ну, для этого не сто́ит опять связываться с прислугой. Я сам схожу за вашими дамами.

Когда он ушел, граф принялся обдумывать осенившую его богатую идею.

– Да, – сказал он про себя, – когда мой способ материализации окажется несомненным, то я заставлю Гаукинса убить Даниэля с Джинни, и после того они сделаются послушнее. Несомненно, что материализованного негра легко загипнотизировать до такой степени, чтоб он перестал болтать всякий вздор. Это состояние можно продлить сколько угодно и изменять по произволу – иногда слуга будет совсем молчаливым, иногда более разговорчивым, более деятельным, подвижным, смотря по надобности. Это – идея первый сорт. Надо постараться применить ее к делу посредством винта или чего-нибудь другого.

Тут вошли обе леди с Гаукинсом, а за ними незваные негры. Хитрые бестии принялись сметать пыль и чистить мебель щетками, пронюхав, что у господ затевается что-то интересное.

Селлерс приступил к сообщению важной новости с необыкновенным достоинством и торжественностью, деликатно предупредив сначала дам, что их ожидает новый удар судьбы в то время, когда они еще не успели опомниться от недавней тяжкой потери. Потом он взял газету и дрожащими губами, со слезами в голосе прочел описание геройской смерти виконта.