Остаток недели Морган и Колчестер провели так же, как и до того ужина, когда Колчестер сказал мне те слова, и трахались, как кролики. Это было как раз хорошо, потому что, наконец-то позволив себе думать о нем
Но затем эти чешские мальчики улыбались не так или говорили не так, и иллюзия лопалась, как мыльный пузырь, и я чувствовал больше зуда, чувствовал себя более жалким, чем когда-либо. О чем я только думал? Что эти мальчики превратятся в него, пока я их буду трахать, прошепчут «маленький принц» мне в ухо, когда будут кончать?
И как я должен был жить с этим, с этой…
Вскоре наступило время вернуться в Украину, и мы прощались с Морган на вокзале. Мы коротко обнялись, и я по привычке поцеловал ее в щеку. А с Колчестером она зависла, не отпускала его из объятий, целовала в губы, удерживала его лицо близко к своему закинув руку на его шею. Она променяла свою утреннюю рутину, когда приводила себя в прядок, на время в постели с Колчестером, а со своими распушенными спутанными волосами и необычайно красными щеками она практически выглядела как другая женщина. Женщина, которая искренне улыбалась, которая смотрела на мир ясными глазами. И когда я шагал прочь, чтобы выкурить сигарету и предоставить им немного конфиденциальности, то удивлялся тому, что брату и сестре было суждено так сильно влюбиться в одного и того же мужчину.
Конечно же, Колчестер это понимал. Конечно же, он это видел в том, как мы оба вели себя рядом с ним.
И вот тогда, когда ветер подул на нас, и юбка Морган высоко задралась, и я увидел следы от ударов на ее бедрах, красные, находящиеся на большом расстоянии, смешанные с более давними отметинами, тогда-то я и начал немного понимать. Не всё (на всё ушли годы), но я начал понимать, что внимание Колчестера было опасным болезненным делом.
И из-за этого, конечно же, я еще больше его захотел.
Боевые действия начались всерьез. Это не называли войной еще четыре года, но неважно, как это называли в Вашингтоне. Это была война.
Мы все это знали, наши союзники это знали, наши враги это знали. Даже холмы, казалось, это знали — дождь и туман превращали область вокруг нашей базы в скрытое болото. Через неделю после того, как мы с Колчестером вернулись, я со своим взводом патрулировал ряд путей на другой стороне ближайшей к нашей базе низкой горы. Были сообщения о том, что сепаратисты использовали близлежащие долины, чтобы спрятаться от украинских и румынских сухопутных войск, и наша работа состояла в том, чтобы выкурить их. До сих пор мы ничего не добились, но чем дольше мы там оставались, тем больше времени я был вдали от Колчестера, и поэтому я настоял на том, чтобы Даг, Ву и остальные солдаты отправились со мной дальше в горы. Дорожки были настолько крутыми и извилистыми, что передвигаться по ним можно было лишь пешком. Это произошло, когда мы искали путь мимо скопления камней и упавших деревьев.
Прозвучал треск, словно треснула маленькая ветка.
Разве что это была не ветка.
— Вниз! — закричал я. — Вниз! Вниз!
После этого в лесу засвистели пули, точно так же, как во время тренировки, но на этот раз пули были без краски, они были настоящими. Я вспомнил слова Колчестера, когда мы встретились в первый раз: «У них нет фальшивых патронов, лейтенант Мур», и подумал о нашей тренировке в лесу, когда он выстрелил мне в руку.
Подумал о его пальцах на моей руке, то жестоких, то нежных.
Но тренировка…
— Они в русле реки, — закричал я в рацию, думая о Колчестере и его людях, пришедших по губе той реки. — Стреляйте туда.